Рютгеру отрадно было осознавать, что и то и другое никогда не выйдет за пределы хрупкой реальности неосознанного.
Мир нравился ему несовершенным, ибо только такое утешение осталось этому человеку.
Итак, возвращаясь к нашему повествованию: старший Марофилл как раз находился в гостях у Главного Казначея и пытался окольными путями выведать у него состояние государственной казны. Окольные пути заключались в том, что Рютгер, покачивая в тонких пальцах бокал красного вина, задумчиво рассуждал о поэзии. На каждой второй или третьей фразе казначей нервно вздрагивал, поправлял потными пальцами воротник рубашки и бросал на Рютгера полный ужаса взгляд, забывая совершенно и о своем недопитом бокале белого лоодийского, и о блюде с любимой своей закуской — засахаренными креветками.
«Дьявол, сущий дьявол… — думал господин Онегельд, сопровождая эволюции Рютгера по комнате остановившимся, неживым взглядом. — Какие ветры принесли его сюда и заставили, страшно подумать, цитировать Барда, да еще „Поэму ужасов“! Неужели… неужели он что-то подозревает?! И ведь не выгонишь, о нет, никак нельзя выгнать, потому что если все-таки…»
— …Взгляните на изящество этих строк! Какое равновесное сочетание гласных и согласных во фразе… «Все невиновные будут устранены»… нет, вы только послушайте, одной ее, воистину, хватило бы, чтобы обеспечить Барду место в стане бессмертных богов! Да, так теперь не умеют писать, совсем не умеют…
«Это намек! Точно, намек!» — думал казначей, и отчаянно шарил глазами по комнате, ища выхода… Выхода не находилось: разве что ударить графа Марофилла по голове тяжелой фарфоровой вазой. Но увы: руки у казначея были слишком коротки и росту не хватило бы.
— «Я собрал все богатства земные, бросил демонам темных копей, чтоб согнуть меднокожие выи жесткосердных и гордых царей…» Не правда ли, это гениально, мой дорогой?.. Какой вызов, какой протест против действительности мы можем слышать в этих строках!
«Что он от меня хочет?.. — думал господин Онегельд, нервно сминая серебряные пластины пояса. — От меня-то — что?! Я тут вообще слева, и ни при чем, и какие тут интриги, никогда не умел, помилуйте, всегда пытался, но мозгов не хватало, мне бы лучшие циферки, милые, хорошие циферки… и зачем я вообще в это влез, говорила же мама, иди в армию! Был бы сейчас генералом… или просто бы убили, но это лучше, это же невозможно, как сейчас жилы тянут!»
— А вот моя любимая строфа… — Рютгер мечтательно вздохнул и затянулся верным маком. — «Я обрушу на них горечь ада и льда, буду в белом весь и знаменит! Чья бы кровь ни была на руках — ерунда! Мне бессмертие вечность сулит!» Вы вслушайтесь, какой чеканный ритм!
«И про ад знает! Пощады!» — на этой мысли казначей чуть не сполз с кресла и не упал перед Рютгером на колени.
Но тут за окном бухнуло, грохнуло и столб света уперся в безразличные небеса где-то в районе исторического центра.
— Однако, это немного неожиданно… — растерянно произнес Рютгер. — Так рано?.. Аналитики леди Алисы клялись и божились, что еще неделю…
— Расскажу! — казначей все-таки осуществил затаенное желание своего сердца, упал на пол и подполз к Рютгеру, хватаясь за край его белого плаща. — Все расскажу, только не мучьте меня! Не терзайте!
* * *
Леди Алиса Прекрасная совершала променад в городском парке в сопровождении подруги своей матери из высшего общества и вела еще более сложную и головоломную беседу, чем та, в которую Рютгер был вовлечен с казначеем.
Они говорили о нарядах.
— Ах нет, милочка! — с апломбом вещала миледи Анна Разумная. — Беж и брусника — это, определенно, сочетание сезона! Но вот оттенок закатных облаков, увы, вчерашний день, боюсь признать, так неразумен… Особенно неразумно носить его с длинным шлейфом, как это сделала бедняжка леди Ирена Чудотворная…
Они обе синхронно вздохнули, а леди Анна еще и утерла крокодиловую слезинку в уголке глаза. Было ясно, что после такого вердикта леди Ирене не позавидуешь. Приговоры этого высокого суда не подлежал обжалованию ни при каких обстоятельствах, а казнить светские крокодилицы умели медленно и мучительно. И что с того, что фразу леди Анны слышали только двое: в Варроне сплетни становятся достоянием общественности часа за два до того, как их кто-нибудь произнесет.
— Ох, Анна, я каждый раз просто поражаюсь вашему уму! — леди Алиса захлопала глазами в искреннем восхищении. — Скажите, не могли бы вы посоветовать мне, какой цвет шторок выбрать для нашей Малой Гостиной, в том особняке, который мой дорогой сэр Подгарский приказал заново отделать для нас?.. Я подумывала о золотистом… — и она замерла в тревожном ожидании, жадно ловя каждое слово, готовое сорваться с сухих поджатых губ миледи Анны.
— Дайте подумать разумно… — миледи Разумная взмахнула веером. — Этот тот самый дом на проспекте Сумасшедших Павианов, у которого изгородь в виде символов солнца?
— Совершенно верно!
— И окна малой гостиной выходят на юг, на Сквер Семи Мальчиков?
— Именно так! Я еще не выбирала мебель: мне думается, что тон комнате должны задавать именно окна!
— Это весьма разумно с вашей стороны, милочка, — поощрительно проговорила миледи Анна Разумная. — Однако должна вам заметить, что золотистый — не самый лучший выбор, нет, не лучший… Так ваша гостиная будет слишком солнечной. Если вы уж так хотите теплые оттенки, я бы рекомендовала, самое большее, кремовый. Да, для южной комнаты — самое большее…
— Ох… — леди Алиса расстроилась, на кончиках длинных черных ресниц задрожали слезы.
— Не переживайте, дитя, — миледи Анна улыбнулась ей почти ласково: леди Алиса и ее мать принадлежали к избранному кругу, и с ними следовало сохранять хорошие отношения в любом случае. — Будьте разумны! Вы еще так молоды! Вы всему научитесь, даже… — она поколебалась, не слишком ли это откровенная лесть: все-таки леди Алиса совсем простая душа, — даже выбирать узор на салфетках для званых обедов.
— Правда? — леди Алиса просияла. — Вы так считаете?
— О, разумно предположить… — начала миледи Анна Разумная, но тут прорвавшийся прямо у нее из-под ног гейзер унес пожилую светскую львицу к облакам. Леди Алиса Прекрасная успела отскочить.
Соседнее здание немедленно обрушилось под пятой чудовища, а само оно задрало голову и огласило окрестности отвратительным скрежещущим воем, как если бы десять тысяч непослушных мальчишек водили ногтями по стеклу.
Леди Алиса на всякий случай быстренько усыпила чудовище наследственной магической колыбельной, потом, проделав несколько пассов руками, взлетела на ближайшую крышу. Ей предстала та самая панорама ужаса и разрушений, что примерно в это же время видели другие наши герои.
