— Попробуй открыть ее сама.
Шип был тяжел, и она какое-то время дергала его, прежде чем освободила.
— Мы можем смазать его, — задыхаясь, сказала она, а затем поднялась, откидывая панель. Она посмотрела на меня. — Можно я возьму лампу и пойду впереди?
Если она упадет и уронит лампу, масло разольется и пламя охватит всю усадьбу.
— Будь осторожна, — я сказал ей, передавая лампу. — Держи двумя руками. И не упади.
— Не упаду, — ответила она, но как только лампа оказалась у нее в руках, я стал сомневаться в мудрости своего решения. Она была чересчур взволнована и сосредоточена только на том, что ее окружало. Без колебаний она шагнула в узкий темный коридор. Я наклонился и последовал за ней.
Шпионские коридоры Ивового леса были гораздо проще тех, что изрезали Баккип. Думаю, если бы их делал мой отец, он сделал бы их повыше. Скорее всего, их добавили при первой реконструкции дома, когда ставили южную пристройку. Я часто задавался вопросом, а не было ли больше тайных дверей, позабытых из-за постоянно меняющихся обитателей?
Проход начинался с короткой площадки и крутой лестницы. В верхней части лестницы была еще одна площадка и резкий поворот налево. Там коридор становился немного шире. Шесть шагов по прямой — и он оканчивался где-то над камином. В этой крошечной нише я не мог выпрямиться, но кому-то там всегда было удобно. Там стояла низкая крепкая табуретка, чтобы шпион смог посидеть во время работы, маленький шкафчик темного дерева с надежно закрытыми дверцами и небольшая полка, на которую Би опустила лампу. Чутье ее не подвело. Теперь я заметил маленькую панель возле глазка, которая прикрывала свет лампы от посторонних глаз. Она села на стул, не стряхнув с него пыли, наклонилась вперед, чтобы заглянуть в мой кабинет, затем откинулась назад и провозгласила:
— Мне это нравится! Это место как раз для меня. О, папа, спасибо!
Она встала и пошла к шкафчику, легко дотянулась до ручки и заглянула внутрь.
— Погляди! Там чернильница! В ней все высохло, но я могу налить в нее чернила. А вот старое гусиное перо, его объели до стержня. Мне нужно новое. Погляди! Полка откидывается и получается столик, на нем можно писать! Как хорошо! Это действительно все для меня?
Клетушка, довольно тесная даже для невысокого шпиона, ей подошла идеально. Я думал о ней, как об убежище на крайний случай, она же увидела здесь уютное местечко или даже игровую комнату.
— Здесь ты будешь в безопасности. Приходи сюда, если почувствуешь, что тебе что-то угрожает и ты не можешь связаться со мной. Или если я скажу тебе, что есть опасность и ты должна бежать и прятаться.
Она пристально смотрела на меня, ее бледный взгляд блуждал по моему лицу.
— Я понимаю. Конечно. Ну, тогда, мне понадобятся свечи и огниво. И что-то, чтобы хранить воду, и что-то с плотно закрывающейся крышкой для хранения сухарей. Чтобы я не голодала, если придется сидеть здесь долго. И подушка, и одеяло, чтобы согреться. И еще несколько книг.
Я в изумлении смотрел на нее.
— Нет! Нет, Би, я никогда не оставлю тебя здесь на несколько дней кряду! Подожди… книги? Ты действительно хорошо читаешь?
Она была так удивлена, будто я спросил, умеет ли она дышать.
— Конечно. Разве не все это умеют?
— Нет. Обычно читать учат всех. Я знаю, мама показывала тебе буквы, но я не думал, что… — я удивленно смотрел на нее. Я наблюдал за ее играми с пером и книгами, думая, что она просто учит случайные буквы. Записка, которую она написала своей сестре, была не сложной, всего несколько строк. Теперь я вспомнил: она просила бумаги, чтобы записать свои сны. Я думал, что она имела в виду свои странные рисунки. Я подавил внезапное желание узнать, что она написала, и увидеть, что же ей снилось. Я подожду, пока она сама не захочет поделиться со мной.
— Мама читала мне. Свою большую красивую книгу о травах и цветах, ее подарила леди Пейшенс. Она читала очень медленно, показывала каждое слово. Она показала мне буквы и звуки. Так я и научилась.
Молли поздно научилась читать, и далось ей это с большим трудом. И я сразу понял, какую книгу она читала Би: ее страницы были сделаны не из бумаги, а из тонких дощечек с вырезанными и раскрашенными словами и картинками. Это был самый дорогой подарок от Пейшенс для меня. И Молли научила нашу дочь читать именно по ней.
— Папа?
Я спустился на землю. Я посмотрел на нее сверху вниз.
— А что случилось с леди Пейшенс? Мама рассказывала мне много историй о ней, но никогда не говорила о конце ее истории.
— Конец ее истории.
Я был там в день, когда история моей мачехи закончилась. Я подумал об этом сейчас, и она вдруг предстала передо мной в новом свете. Я откашлялся.
— Хорошо. Это случилось ранней весной. Сливы только начали пробуждаться от зимнего сна, и леди Пейшенс хотела обрезать их до того, как они зацветут. Она уже была довольно стара, но все еще очень беспокоилась о своих садах. И вот она высунулась из окна и сверху выкрикивала приказания рабочим, занятым обрезкой деревьев.
Я улыбнулся, вспоминая. Би почти смотрела на меня, на ее лице был написан интерес, лоб сморщился.
— Она выпала из окна?
— Нет. Как ни странно, из окна она не выпала. Но ей очень не нравилось, как они делали обрезку. И вот она заявила, что спустится, чтобы заставить сделать их все как надо, собрать обрезанные ветки и поставить их в воду на столе. Я предложил пойти и принести ей их, но нет, она отправилась в свою комнату, а потом затопала вниз в сапогах и тяжелом шерстяном плаще.
Я замолчал. Я все так отчетливо вспомнил. Голубое небо, порывистый ветер и сверкающие глаза Пейшенс, возмущенной, что рабочие в саду не слушаются ее.
— И что?
— Она ушла ненадолго. Я был в комнате, когда услышал, как хлопнула дверь. Она позвала меня, чтобы я пришел и взял несколько веток. Я вышел в прихожую, она шла мне навстречу, с огромной охапкой веток, усыпав все вокруг мелкими побегами и кусочками мха. Я собирался взять их, когда она внезапно остановилась. Она смотрела перед собой, ее рот приоткрылся, а щеки, и так розовые от холода, совсем покраснели. Потом она закричала: «Чивэл! Вот ты где!» Раскинула руки, и ветки разлетелись во все стороны. Она сделала две быстрых шага мимо меня. И упала.
Слезы вдруг защипали глаза. Я моргнул, но не смог их остановить.
— И она умерла, — прошептала Би.
— Да, — хрипло сказал я. Я вспомнил, какая она была легкая, когда я поднял и перевернул ее. Она была мертва, глаза ее были открыты, и она улыбалась.
— Она подумала, что ты — ее умерший муж.
— Нет, — я покачал головой. — Она не смотрела на меня. Она смотрела мимо меня, на что-то за моей спиной. Я не знаю, что она увидела.
— Она увидела его, — убежденно сказала Би. Она кивнула сама себе. — Он все-таки пришел за ней. У ее истории хороший конец. Можно мне оставить здесь одну из ее книг, про травы?
Из воспоминаний я снова вернулся в маленькую комнатку, к своей дочери, сидевшей, у стола.
— Если хочешь, оставь здесь свои книги. И вообще все, что тебе захочется. Можешь взять свечи и огниво, если обещаешь быть очень осторожной с ними. Но ты должна помнить: это комната и вход в нее — тайна, которую нельзя говорить никому. Она только для тебя и меня. Важно, чтобы это осталось в секрете.
Она серьезно кивнула.
— Ты мне покажешь другие проходы, кроме этого, и как открыть другие двери?
— Может быть, завтра. Сейчас мы должны все тут закрыть и увидеться с человеком, который заботится об овцах.
— Лин, — напомнила она мне вскользь. — Пастух Лин заботится об овцах.
— Да, Лин. Нам нужно поговорить с ним, — мне пришла в голову идея. — У него есть сын по имени Бодж, который живет с женой и маленькой девочкой. Может, ты захочешь встретиться с ними?
— Нет. Спасибо.
Ее решительность убила мою надежду. Я понял, что за этим кроется что-то большее. Я молча терпеливо ждал, пока она возьмет лампу и начнет спускаться по узкой лестнице. Она в предвкушении остановилась там, где ее пересекал другой проход, подняв лампу и всматриваясь в темноту, но потом коротко вздохнула и привела нас обратно в кабинет. Я держал лампу, пока она закрывала и закрепляла панель. Потом лампу я задул и поднял тяжелые шторы, впуская в комнату серый свет. Шел дождь. Я моргнул, привыкая к свету. Ночью ударит мороз. Края желтых березовых листьев начали загибаться внутрь. Зима приближалась.
Я все еще молчал.
— Другие дети не любят меня. Им неприятно. Они думают, что я маленький ребенок, выряженный как девчонка, а потом, когда я делаю что-то, обрезаю яблони острым ножом, например, они думают… Я не знаю, что они думают. Но когда я захожу на кухню, сыновья Тавии уходят. Они привыкли работать с ней каждый день. Но больше не приходят, — она отвернулась от меня. — Эльм и Леа, девочки с кухни, ненавидят меня.
— О, Би, они не могут ненавидеть тебя! Они вообще вряд ли с тобой знакомы. Сыновья Тавии выросли и теперь весь день ходят с отцом, учатся у него. Это не из-за тебя, Би.
