Она не станет. Больше никогда.
На столе лежали другие записки и счета за продукты от владельцев далеких ферм. Нужно было рассчитать мужчин, работавших на сенокосах в обмен на долю скошенной травы. Рядом лежала заметка о необходимости нанять больше работников для сбора винограда, и, если мы хотим получить хороших людей, лучше начать наем прямо сейчас. Все нужно было делать срочно.
И еще один список разных продуктов, написанный кривыми буквами. Какое-то время я разглядывал его. Должно быть, я выглядел озадаченным, потому что Би, бродившая по кабинету, взглянула на него через мой локоть.
— Ой. Кухарка Натмег писала, наверное. Мама всегда спрашивала, какие блюда она будет готовить на неделе, чтобы у кухарки всегда были нужные продуты под рукой. Мама делала список, чтобы отправить его в город.
— Я вижу. И как это понять?
Она хмуро разглядывала его.
— Я не уверена. Кажется, это слово «сукно». А может быть «сапог». Мама говорила что-то о зимней одежде для прислуги и о новых сапогах тебе и мне.
— Но сейчас лето!
Она задрала голову.
— Это как сад, папа. Ты должен подумать сейчас о том, что хочешь получить через три месяца.
— Наверное, так.
Я смотрел на непонятную писанину, обдумывая, как бы убедить Рэвела перевести и заняться всем этим. Дел оказалось чересчур много. Я бросил бумагу и отодвинулся от стола.
— Нам нужно сходить посмотреть яблони.
Этим мы занимались до самого вечера.
День за днем, мы погружались в обычные дела. Ежедневно мы проводили никому не нужный осмотр конюшен, загонов для овец и заглядывали в виноградники. Я никак не мог погрузиться в работу. Не знаю, как так вышло, но счета не залеживались, а Рэвел, казалось, с облегчением взялся за составление меню. Я не интересовался, что лежало в моей тарелке, еда стала просто задачей, которую надо сделать. Сон бежал от меня, только чтобы внезапно напасть в середине дня, когда я работал за письменным столом. Все чаще и чаще Би проводила вечера в моем кабинете, где забавлялась, делая вид, что читает мои старые бумаги, а потом рисовала на оборотах чудесные картинки. Мы говорили мало, даже когда вместе играли. Большинство вечеров заканчивалось тем, что она засыпала на полу. Я относил ее в постель, укладывал, и снова возвращался в кабинет. Слишком много дел я запустил. И было ощущение, будто мы оба чего-то ждем.
Однажды вечером я понял, что жду возвращения Молли. Я уронил голову на руки и заплакал бесполезными горькими слезами. В себя я пришел от мягкого поглаживания и тихого голоска:
— Этого не изменишь, папочка. Этого не изменишь. Тебе надо отпустить прошлое.
Я поднял голову и посмотрел на свою маленькую дочь. Я думал, она спит у камина. Впервые она сама коснулась меня. Ее глаза были такие же бледно-голубые, как у Кетриккен, и иногда она выглядела не то чтобы слепой, но глядящей куда-то мимо меня. Я не ожидал от ребенка таких слов. Это были слова Молли, слова, которые она говорила мне, успокаивая. Моя малышка, она пыталась быть сильной. Я поморгал, очищая глаза от слез, откашлялся и спросил:
— Хочешь, я научу тебя играть в камни?
— Конечно, — сказала она, и, хотя я знал ее истинную цель, я научил ее, и мы проиграли до самого утра. А потом проспали почти до полудня.
Послание пришло обычным порядком, в конце осени. Когда я спустился к завтраку с Би, на столе лежал толстый коричневый желудь с двумя дубовыми листьями, все еще прикрепленными к нему. Когда-то я вырезал такой узор на крышке небольшой коробки, в которой хранились мои яды, ремесленный набор убийцы. Коробка давно потерялась, но смысл остался. Чейд хотел встретиться со мной. Я сердито посмотрел на желудь. Все время, пока я жил в Ивовом лесу, он был способен сделать это. Никто из слуг не стал бы класть желудь на стол, не оставил бы незапертой дверь или открытым — окно. Однако желудь лежал здесь, как напоминание от моего старого наставника, что независимо от того, каким умным и осторожным я себя не считаю, он все еще способен пробраться через мою оборону, если пожелает. Он будет ждать меня вечером на постоялом дворе «Дубовый посох» на перекрестке у холма Виселиц. Два часа езды от Ивового леса. А это значило, что если я поеду на встречу, то вернусь очень поздно, возможно на рассвете, если Чейд опять затеет свои замысловатые разговоры. Как бы то ни было, через Скилл он со мной не связался. Это означало, что никто в группе не знает о встрече. Это был еще один из его проклятых секретов.
Би смотрела, как я верчу желудь в руках. Когда я положил его обратно на стол, она взяла и начала изучать его. Она уже говорила простые фразы слугам «еще хлеба, пожалуйста», или просто «доброе утро». Ее детский лепет был не слишком наигранным, но я чувствовал то ли гордость, то ли тревогу за ее безупречное притворство. В последние несколько вечеров мы играли в игру на память и в камни, и в обоих она оказалась невероятно способной. Я сдерживал свою отцовскую гордость, напоминая себе, что каждый родитель думает, что его ребенок самый умный и красивый. Она показала мне страничку из гербария, которую кропотливо скопировала по моей большой просьбе. Талант к рисованию у нее был от матери. И написала маленькую записку к Неттл, слегка украшенную кляксами и буквами, так похожими на мой почерк, что я подумал, не сочтет ли сестра ее подделкой. Наши последние несколько недель вместе были как бальзам на рану. Боль слегка утихла.
Но на вызов Чейда я не мог не откликнуться. Этот единственный раз, когда он вернулся к тайному способу связи из моего детства, мог значить только крайнюю деликатность вопроса. Это что-то личное или слишком опасное? Мое сердце сжалось при этой мысли. Что же это? Что происходит в замке Баккип и заслуживает такой скрытности? Во что он опять хочет вовлечь меня?
И что мне подготовить для Би на этот вечер? Если я пойду на встречу с Чейдом, я не успею уложить ее в постель ночью. Мы оба только-только начали что-то создавать, и я не хотел терять этого. Как и предупреждала меня Неттл, настоящий уход за ребенком — не такое простое дело, но и не такое сложное, как она описывала его. Я наслаждался обществом моей дочери, даже когда мы в одной комнате занимались каждый своим делом. Последнее ее увлечение — набор кистей и нескольких красок. Ее копии рисунков были исполнены старательно и точно. Она скучала, работая с ними, но я намекнул, что Неттл нужно увидеть ее талант, и она сделала их. Но больше всего я был очарован странными детскими образами, возникавшими, когда ее оставляли в покое. Она нарисовала маленького человечка с надутыми щеками и сказала мне, что он выдыхает туман. Она никогда не видела ни океана, ни корабля, но нарисовала небольшую лодку, которую водяные змеи тащили через волны. Еще был ряд цветов с крошечными лицами. Она смущенно показала мне эту работу, и я почувствовал, что она позволила мне заглянуть в ее мир. Я не хочу оставлять ее, не хочу, чтобы горничная укладывала ее в постель. И не хочу тащить ее с собой в ночь. Осенью ливень опасен.
Би с любопытством смотрела на меня, пока я раздумывал.
— Что это? — пропищала она детским голоском и подняла желудь.
— Желудь. Семечко дуба.
— Я знаю это! — сказала она, будто пораженная тем, что я мог предполагать, что она этого не знает. И поспешно замолчала.
Тавия вышла из кухни с дымящимся котелком каши. Она поставила его на стол и щедро разлила кашу по нашим тарелкам. Кувшин со сливками и горшок меда уже были на столе, рядом с буханкой свежеиспеченного черного хлеба. Одна из молодых кухонных девушек, Эльм, следовала за ней с тарелкой масла и кувшином компота. Я заметил, что она не смотрела на Би. И что Би немного напряглась и задержала дыхание, когда девушка проходила за ее стулом. Я кивнул Тавии, благодаря, и подождал, пока она и девушка не скроются на кухне, прежде чем заговорил.
— Сегодня вечером я должен уехать ненадолго. Хотя могу задержаться на всю ночь.
Я чувствовал, как взгляд Би дрожит на моем лице: она старалась прочитать мои мысли. Это была ее новая привычка. Она по-прежнему не встречалась с моим взглядом глазами, но иногда я чувствовал, как она рассматривает меня. Ей стало полегче теперь, когда я постоянно скрывал Скилл за стенами, но, думаю, это же сделало меня более закрытым для нее. Я задавался вопросом, сколько она узнала обо мне за первые девять лет жизни. Мысль эта была мрачная, и я отбросил ее в сторону.
Она молчала.
— Мне попросить Тавию уложить тебя сегодня вечером?
Она быстро покачала головой.
— Тогда Майлд? — другая кухонная девушка, помладше. Может, она больше понравится Би.
Би опустила глаза в тарелку с кашей и медленно покачала головой. Ну что ж, легкого решения не будет, не считая того, что я мог просто заставить ее сделать так, как считаю нужным. Я не был готов требовать от нее чего-то. Я подумал, решусь ли я когда-нибудь на это, а затем упрекнул себя: ведь я мог бы испортить дочь, во всем потакая ей. Я пообещал себе все обдумать и выбросил эти мысли из головы.
