Я протестовал. Я не желал дышать свежим морозным воздухом, я не хотел совершать моцион по покрытым снегом тропинкам. Если на то пошло, я бы предпочел остаться дома, прогуляться по тенистой шиповниковой аллее, в которую превратился наш коридор, или выспаться на Бабушкиной кровати. Кроме того, я боялся встретить кошку-бродяжку и снова попасться на ее острый язычок.
К счастью, она, по-видимому, покинула наш двор. И другие знакомые мне коты тоже. В полном одиночестве, нарушаемом разве что бродячими голодными псами, я совершал необходимое число пробежек по двору, с нетерпением дожидаясь того момента, когда можно будет вернуться домой. Однажды я попробовал отсидеться в подъезде, где было хоть чуть-чуть теплее, но Ворон наблюдал за мной из окна и после устроил мне скандал с экзекуцией – он, видите ли, жертвует учебным временем, чтобы я мог позаботиться о своем здоровье, а я вместо заботы о здоровье прохлаждаюсь в душном помещении, в то время как должен дышать кислородом и озоном.
И я повиновался.
Я дышал кислородом, и озоном, и вонью отработанных выхлопных газов, которая в морозном воздухе чувствовалась особенно сильно.
Я бегал, считая шаги – или минуты; я карабкался на обледеневшие деревья, чтобы хоть чуть-чуть согреться; я мечтал об открытой форточке в какой-нибудь из кухонь первого этажа, и чтобы на столе забыли котлеты или хотя бы кусок колбасы; и я мечтал об оттепели, как мечтают о недосягаемом или очень далеком счастье. Весны жаждала моя душа, если уж до лета так далеко.
Должен отметить, кстати, что режим пошел мне на пользу. Я отъелся. Шерсть моя снова стала густой и блестящей. И успехи мои в обучении были превосходны. Я освоил уже все виды магионного плетения, справлялся даже с двумя потоками разнозарядных магионов, магоочки мне были уже не нужны, а несложные заклятия я мог наложить практически без всяких шпаргалок.
Ворон сообщил, что мне пора применять свои знания на практике.
Конечно, какая-никакая практика у меня была. Я давно уже проводил самостоятельно все охранительные и затворительные мероприятия – наложение заклятий на входы-выходы, обновление оберегающих от вражеских сил заклинаний и наговоров, даже чистку одичавших магионов проделал однажды сам (вольное обращение Лады с магией очень засорило магополе вокруг нашей квартиры, и диких магионов развелось множество). Я научился ставить защиту, которая не давала бы уловить напряжение магического поля возле нашей квартиры в тех случаях, когда Лада занималась серьезным колдовством. А она совсем позабыла об осторожности – помнится, ей захотелось сотворить французские духи, и трансформаторная будка во дворе опять взорвалась. С этих пор Ворон велел мне выставлять щит, как только Лада появлялась дома.
Иногда она колдовала во сне. Я не знаю, как она это творила, думаю, это получалось у нее помимо ее воли, приблизительно так, как некоторые люди во сне разговаривают, а лунатики говорят и ходят. И все-таки она колдовала, это уж точно – когда ее кровать начала вдруг летать по комнате или наш шкаф со всем своим множеством измерений однажды утром оказался в ванной, с перекошенной дверцей и зеркалом, превратившимся в витражное стекло, это можно было объяснить только лишь колдовством. Лада же спала и ничего не помнила.
Кровать мне удалось посадить на место самому, а вот со шкафом возилась Лада. В это утро она, кажется, впервые с новогодней ночи приземлилась, в том смысле, что ступала ногами по полу, а не по воздуху, и очень извинялась перед всеми нами за доставленное нам беспокойство. Шкаф вернулся на место, и зеркало снова стало зеркалом, но теперь, глядя на него под определенным углом, можно было увидеть витраж: прекрасная девица верхом на единороге и рыцарь в блестящих латах. Помнится, я отметил недюжинный художественный талант, который проявился у Лады при создании этого витража, она даже порозовела от удовольствия, и с тех пор время от времени зеркала нашей квартиры преображались в витражи или полотна, писанные маслом, акварелью, гуашью, пастелью или тушью – в китайской или японской манере.
А потом все кончилось в один миг.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ,
в которой наша квартира превращается в змеиное гнездо
Нет на свете человека, который бы никогда в жизни не выходил из себя.
Пани Иоанна
Все кончилось в единый миг.
В воскресное утро Лада, проснувшись поздно – она теперь постоянно просыпалась поздно, потому что поздно ложилась: болтала до полуночи по телефону или просто мечтала, глядя в потолок. В булочную и молочную по утрам ходил теперь Пес, совершенно самостоятельно – трюк с запиской, придуманный мною, был взят нами на вооружение, иначе мы остались бы совсем без молока и хлеба.
Так вот, Лада подлетела к телефону, стоявшему на столике в коридоре. Ее ночная рубашка за время полета превратилась в прекрасное белое платье из шелка и атласа, а на голове возник веночек из меленьких беленьких цветочков. Все было как обычно, как мы уже привыкли, и я, прервав беседу с Вороном о сущности знака огня (в то время я изучал руны, имеющие в прикладной магии очень широкое применение), быстренько выставил заградительный щит, потому что Лада во время своих телефонных бесед очень часто увлекалась колдовством.
Лада, как всегда, окуталась звуконепроницаемым облаком, едва только сняла трубку. Я развернулся, чтобы вернуться в кабинет (отмечу, что руны давались мне не очень легко, и Ворон опять обратился к старой практике вдалбливания знаний в мою голову с помощью клюва, поэтому я не слишком спешил), и вдруг прямо передо мной в стену ударила молния. Я вздрогнул и обернулся.
Шиповник, который с недавних пор так красиво увивал стены и потолок коридора, исчез. Лада в ночной рубашке, без всяких веночков на своей встрепанной головке и никакого на ней шелка или атласа – простое полотно без вышивки – орала в трубку, и я прекрасно ее слышал:
– Ах так? Значит, вот как?!.. Ты очень пожалеешь!.. – И молнии сыпались из ее синих глаз, круша вдребезги развешанные по стенам зеркала, в которые сразу же превратились все картины и витражи, и даже прелестная миниатюра тушью, выполненная не то в японском, не то в китайском стиле.
Я не помню всего, что она кричала в гневе. Я поспешил укрыться в кабинете и, если и высовывал голову из-под письменного стола, то для того лишь, чтобы убедиться, что заградительный щит на месте.
Потом я услышал, как Лада швырнула трубку на рычаг – и как только аппарат выдержал! – и разрыдалась. Я тихо подкрался к двери, чтобы посмотреть на причиненный Ладой ущерб. Ворон, прятавшийся на верхней полке среди тонких детских книжек, посоветовал мне не спешить.
