Нээле отвернулась, мотнула головой, отошла от края, чувствуя, как пылает лицо.
— Я не спрашивала об этом.
— Сними амулет, — попросил Энори. — Убери пока что его.
Девушка подчинилась; не сразу вышло — пальцы дрожали, путаясь в шнурке и выбившихся из узла прядях волос. Справилась, повесила на ветку рядом.
— Ты не сказал им про меня. Про то, что я выдала…
— Я не размениваюсь на мелкие пакости. В первый раз, когда мы с ним говорили, ты была мне нужна как орудие.
— А во второй?
Не ответив, он поднял руку к ее лицу, кончиками пальцев легко, осторожно и медленно провел по щеке. Смотрела ему в глаза, впервые прямо, не опуская ресниц.
Хоть не обладала ночным зрением совы, поняла: изменилось что-то. Энори будто прислушивался к чему-то внутри себя, а может, и разговаривал даже с кем-то. Странное у него стало лицо, немного растерянное, самую малость испуганное, и при этом решительное.
Он отвел в сторону кисть и потянулся к висящему на ветке освященному кусочку дерева. И коснулся его.
Захрустели, ломаясь, сухие ветки на земле — кто-то бежал сюда.
Энори отступил в ночь. Нээле показалось, что на месте, где он стоял только что, зажглись несколько светлячков, вспыхнули — и погасли.
**
Безделье никогда и никого не могло защитить от тяжелых мыслей, и Лайэнэ стала навещать прежних девочек-учениц. Ее просили изменить былой привычке и заняться ими плотнее, и взять новых, но она не хотела давать обещаний.
Каждый вечер приходила в парк на краю своего Квартала, поднималась в стоящую на возвышенности беседку. Смотрела, как солнце золотит далекую крышу. Могла бы отправиться туда, к дому, пройти мимо ворот, но зачем? Там сейчас много стражи. Внутрь не пустили бы, и задержаться, постоять рядом не дали.
Новости сами находили ее.
Знала, что Макори нет больше в живых, Рииши вернулся из Тай-эн-Таала и сейчас в отдаленном поместье вместе с Майэрин. Их вроде бы трогать не стали. Что Тайрену забрала дальняя родня куда-то в предместья, и охраняют сразу местные и пришлые.
А про него знала только, что он еще здесь, во всех смыслах этого слова. И что, видимо, это не надолго.
Вскоре незнакомый посыльный передал ей бумагу. Документ был составлен в лебединой крепости Ожерелья, подписан там и в дате заверен двумя свидетелями. Никто не сможет оспорить законность, даже если после даритель лишится всего имущества.
Совсем небольшое поместье, ежегодный доход, позволяющий жить не бедно и не богато, начать какое-то дело или просто встречать день за днем. Такой дар никто не отнимет, никто не удивится ему: женщины ее положения иногда получали и большее… Она прижала свиток к щеке, закрыла глаза. Буквы казались теплыми.
Этот человек не предлагал ей делать то, что она пожелает, просто, не спросив, дал такую возможность.
**
Гонец с золотым флажком мчался по дороге, мощеной ровным булыжником. Никто не осмелился бы задержать такого посыльного, он же мог забрать коня у любого, будь тот хоть главой знатного Дома. Мог, если его собственный скакун ослабел бы, а то и вовсе пал. Но конь был хорош, а вскоре и лошадь, и всадника должен был сменить другой человек, везти дальше на север футляр, помеченный знаком особой срочности…
Птицы летают быстро, им не нужны дороги, но человек был надежней, чем голубиная почта.
Комната из черных и золотистых плиток всегда напоминала господину министру финансов Тома вывернутый наизнанку панцирь черепахи, и немного игральную доску
В плохом состоянии духа он чувствовал себя запертым на такой вот доске, но сегодня оно было хорошим, впервые за много дней, а то и недель: врагам все-таки не удалось под него подкопаться, и двое наконец лишились должности, а один и головы. Что ж, сам он и впрямь допустил крупный промах, но их допускали все: не повод сдаваться.
Вчера и сегодня Солнечный снова улыбался ему.
Это значило, настал удобный момент, хоть риск пока оставался. Только тянуть нельзя.
Он сожалел о промедлении, порой даже винил себя, но не мог ничего поделать. Просить было не просто небезопасно — еще и бесполезно. Однако сейчас, после своей победы, после удачного договора о торговом пути через земли кочевников, после того, как один из влиятельных западных князей — противников объединения был убит в своей спальне кем-то из обиженных ранее слуг, а юная возлюбленная правителя наконец стала признанной всеми фавориткой, потеснив законную жену, он решился.
— Я отказываюсь вас понимать, — сказал Солнечный, все еще благодушно настроенный, тем более после изысканного обеда и вина. — Раньше, по вашим словам, он еще мог быть полезен как противовес брату, его военной силе, но не станете же отрицать, сейчас живой только мешает. Теперь глава Дома все-таки, пусть и не совсем официально. Вы же не думаете, что он снова понадобится? Довольно мне волнений в западных землях.
Взгляд, сопровождавший эти слова, был острым и неприятным, но министр ответил почтительно-скучно, словно речь шла о надоевшей рутине:
— Иногда приходится делать вроде бы ненужное ради будущего, и, как известно, объединять земли можно не только кровью. Младший из братьев Таэна не способен к борьбе против трона, особенно если держать его на короткой цепи. А вот дополнительную славу о своем великодушии снискать можно, и те из Домов Запада, что колеблются, не зная, как с ними поступят, могут счесть это веским доводом. Никто не хочет умирать. Но и воевать там хотят не все.
— Похоже, он был очень вам верен, — отметил правитель, откидываясь на спинку резного кресла. Его взгляд стал еще более неприятным, но опасных ноток в голосе пока не звучало, и министр решился продолжить:
— Я не предлагаю прощать измену, просто… снисходительней отнестись к ошибкам.
Мужчина в одеянии, украшенном солнечной птицей, долго обдумывал эти слова.
— Нет, — сказал он наконец. — Хватит с меня бурлящих котлов на окраинах. И в его покорность я больше не верю, тихони куда опасней открытых бунтовщиков. Та попытка военного договора…
— Призовите его сюда. Проведите свое расследование или сделайте вид. Тут он никому уже не будет опасен, а видимость милосердия сохранится… даже если ни к чему не приведет, — тише добавил министр.
— Его может уже не быть в живых, — пожал плечами Солнечный. — Мое пожелание было высказано вполне ясно. В любой миг может явиться вестник…
— Однако пока новостей не поступало. Вы же, со свойственной вам мудростью, желали и справедливого разбирательства, — министр Тома поклонился, и правитель не видел в тот миг: его губы чуть дрогнули в саркастической усмешке. — Это предостережет северян от излишней поспешности.
— Но если гонец не успеет в Хинаи?
— Лучше бы ему все же успеть. Я пекусь только о благе трона, — министр вновь поклонился низко.
— И снова, когда он окажется здесь, вы с военным министром начнете рвать мое терпение на части, — проворчал Солнечный, но было ясно, что туча прошла стороной. Хотя вернуться ей ничто не мешает.
Так и решаются человеческие жизни, думал министр Тома, возвращаясь к себе по скользкой от дождя мраморной галерее; таких, из заморского камня, во дворце было всего три. Капли падали на камень, соединялись, переливались тонами от серебряного до тускло-серого. Вода не имеет своего цвета, принимает оттенки того, что вокруг…
Пожалуй, на сей раз действительно сделано всё, что возможно. Дальнейшую поддержку оказывать будет неумно. Разве что предоставить немного сведений. Вот и останется смотреть, сумеет ли бывший ученик выиграть в одиночку: что-то сказать в свое оправдание ему, во всяком случае, позволят.
Кэраи всегда был ему симпатичен, но сейчас, пожалуй, впервые Тома испытывал к нему уважение. Он не внял доводам разума и все-таки попытался сделать то, что считал нужным. Война то ли помешала ему, то ли помогла, как посмотреть. Но во всяком случае кое-чего он достиг: мятежа в провинции не было, генерал Тагари умер не изменником, и его маленькому сыну вряд ли придется проститься с жизнью. Пусть не вернуть прежнего положения, у этого ребенка есть будущее, у крови Таэна есть будущее. Потому что другой человек принял весь удар на себя.
