Только что она смеялась, наблюдая за веселой возней Простака и Лапушки. Девушка широким черпаком забрасывала в их ротовые отверстия смесь вяленой требухи и сушеных водорослей, а проказники норовили отпихнуть друг друга от черпака.
Пастушка охотно побыла бы еще со своими любимцами. Но уже вечерело. Не ночевать же тут, в загоне!
Поднявшись на ноги и подхватив деревянное ведро, Мара пошла прочь от берега – вдоль забора, к будке сторожа. Как и многие пастухи, она оставляла в сторожке черпак – зачем таскать туда-сюда тяжелую длинную штуковину?
– Припозднилась ты, красавица, – сказал сторож, принимая черпак. – Не боишься в сумерках по улицам идти? Впрочем, городок у нас тихий, беды с тобою не случится.
«Лита тоже так думала», – мелькнул в голове у Мары желчный ответ. Но она промолчала, чувствуя, как возвращаются напряжение и тревога.
Простившись со сторожем, она вышла за ворота, но не пошла по улице, а свернула в проход меж двумя заборами, чтобы не делать круг по городу, а выйти к побережью и вдоль моря добраться до Зимней гавани. Пустое, но тяжелое ведро било по ногам. Но ведро в сторожке не оставишь: завтра снова нести в загон корм.
Сегодня Мара и впрямь припозднилась с кормежкой: собирала в путь леташей, которые отправлялись спасать Литу. Сейчас они уже за городскими воротами.
В любой другой вечер Мару проводил бы до загонов и обратно Филин, он заботливый. Он вообще лучше всех на свете. Был бы человеком, мужчиной – Мара бы в него влюбилась. Вот видит ее сердце Лаина Ласковая, не даст соврать – влюбилась бы!
Вот и сейчас… В погоню за Каракелли ушли трое, им грозит опасность. И Паучок, бедняжка, в лапах у мерзавцев. За всех Мара переживает, всем желает удачи, но больнее всего щемит сердце за илва.
Может, это потому, что когда-то Мара сама привела Филина на палубу «Облачного коня». Пожалела илва, попавшего в чужой человеческий город… где это было? Уже и не вспомнишь, где-то во Франусии. За Филином бежали уличные мальчишки, кричали всякие гадости, швырялись камнями. Мара изловила двоих паршивцев, надрала уши. Остальные разбежались. Спасенный бедолага поблагодарил Мару, а та удивилась: надо же, илв по-нашему разговаривает! Мало тогда она знала про лесной народ.
А та случайная встреча оказалась началом долгой дороги вместе. Капитан Джанстен сначала и слышать не хотел о том, чтобы «собачью морду» взять в экипаж, но передумал, когда увидел, что когтистые лапы плотника-илва умеют делать с деревом…
Тут воспоминания оставили Мару, потому что она больно споткнулась о лежащую поперек дороги палку…
Да это не палка! Это деревянная лопата! Старая, выщербленная, наполовину расколотая – а все же вещь! Кто ее здесь оставил?
Оглядевшись, Мара хмыкнула: на прибрежных камнях почти не было снега. Ну, ближе к морю – это понятно, там сугробы не залеживаются, их ветром сдувает. Но вот здесь, у длинного забора, что окружает лесосклад, ей пришлось бы топать в снегу. А кто-то аккуратно этот снежок расчистил!
А не ворье ли это поработало? Может, беднота нашла в заборе доску, что плохо держится, и лазает на склад за дровами. А чтоб следов не оставлять и не выдавать лаз, который их кормит, убрали снег вдоль всего забора. Ну и спасибо им, Маре легче пройти!
Усмехаясь, пастушка взяла лопату, положила ее в сторонке на камнях и пошла себе вперед. Но прошла лишь несколько шагов: забор лесосклада кончился, а из-за угла вывалились трое явно подвыпивших мужчин. Один из них хрипло окликнул Мару.
* * *
Ян Шугман, Михель Добермейер и халфатиец Ахмар заливали горе кислым джермийским вином.
Утром их, заспанных, ничего не понимающих, растолкали в трактире «Копченая селедка», приволокли в ратушу и принялись допрашивать: почему они пропьянствовали свое дежурство и допустили, что была похищена барышня?
Трепали их до полудня, а потом, убедившись, что ничего полезного незадачливые стражники больше не скажут, вышвырнули за порог, сообщив, что место свое они потеряли. А поскольку все трое – наемники, чужаки, не имеющие в городе дома и прочей собственности, то должны они не позже завтрашнего дня покинуть Фейхштад. В мирном, спокойном и тихом городке, откуда и нищих-то гонят взашей, бургомистр не потерпит троих бродяг без работы и жилья. И шпаги, мол, не забудьте сдать, они казенные…
Всю вторую половину дня бывшие стражники прощались с городскими кабаками. Потом, всласть напрощавшись, побрели наугад, рассуждая о том, как глупо поступил бургомистр, из-за ерунды уволивший троих бравых наемников. Кто остался в страже? Избалованные маменькины сынки из местных. Сопляки, которым лень заниматься отцовским ремеслом, сапожным да портняжным. Долго ли теперь продержится их хваленый городской порядок?
Ян Шугман, невысокий и щуплый, сверкая выкаченными, широко поставленными глазами, предсказывал друзьям небывалый взлет преступности в Фейхштаде. Михель Добермейер, пухлый увалень, отнюдь не похожий на матерого наемника (и действительно бывший новичком в своем ремесле) вставлял в речь приятеля соленую брань в адрес бургомистра и его верного пса Петера Зельца. Коренастый угрюмый Ахмар время от времени высказывал свое мнение одним коротким словом: «Так!» (Халфатиец не очень хорошо знал чужой язык и чаще всего изъяснялся двумя выражениями: «так» и «не так».)
Забор, вдоль которого брели наемники, внезапно кончился. Перед парнями открылось побережье. По плоским валунам неторопливо шла красивая девушка с деревянным ведром.
– Вот! – негромко и веско сказал Шугман. – Идет себе девица, любой может к ней прицепиться. Потому что мы уже не стражники.
– Или компания, – уточнил Добермейер, поправляя веревочный пояс на штанах.
– Чего?..
– Или компания может прицепиться.
– А… да. Или компания.
– Так! – выразил согласие Ахмар.
Шугман прибавил шагу, встал на пути у девушки.
– Слышь, красотка… Брось ты это ведро, пошли с нами. Мы щедрые и веселые.
* * *
Мара не испугалась. Не видала она пьяных, что ли? А что рассердилась – того не показала. Ответила добродушно:
– Вы-то веселые, да я-то по уши занята. Дайте пройти, добрые господа, а то спешу.
– К чему спешить такой красавице? – удивился тощий пучеглазый нахал.
– Отдохни, побудь в славной компании, – подхватил пухлый пьяница и поддернул веревочный пояс на штанах.
– Так! – пробасил хмурый халфатиец, пожирая девушку горящим взглядом.
Мара пожалела, что не взяла с собой черпак. Ведро – штука тяжелая, но для драки неудобная. Не размахнешься толком, дужка в руках вертится. Вот черпаком бы она эту «славную компанию» отделала!
– Парни, – холодно сказала она, – лучше вам идти, куда шли.
– А мы уже пришли, – глупо хихикнул толстяк и поддернул веревочный пояс на штанах.
– Так, – согласился халфатиец.
– Не так, – раздался вдруг звучный, выразительный голос. – Девушка не хочет с вами разговаривать. Ступайте своей дорогой, да хранит вас в пути Виарита.
«Славная компания» разом обернулась. Мара вскинула глаза – и застыла, потрясенная.
Как он сумел так неслышно возникнуть из-за угла, этот незнакомец, самый красивый мужчина из всех, кого Маре доводилось встречать?
Спандиец. Определенно спандиец. И выговор спандийский, и кожа золотистая, и черные волосы схвачены кожаным шнурком. Высокие скулы, ямочка на волевом подбородке. А какие невероятные, неповторимые темные глаза! Глаза, в которых можно заблудиться…
Небрежно так подошел от забора – и каждый его легкий шаг отзывался трепетом в сердце пастушки.
Одет хорошо, кожаная куртка не стесняет движений, шляпа с павлиньим пером сидит чуть набекрень, шпага на поясе явно не для красоты висит… Вот смотрела бы Мара да смотрела, любовалась бы да любовалась!
– Что за господин сыскался? – хмыкнул тощий наглец. – Указывать нам будешь?
– Да кто ж вам укажет, как не я? – повел широкими плечами незнакомец. – Неужели позволю у меня на глазах обидеть девушку, тем более такую красавицу?
