— Я видел, — проворчал Ярре, — сапожника в кандалах. Якобы за сеяние дефетизма.
— Это «сеяние», — серьезно сказал краснолюд, потянув паренька за рукав, — скорее всего состояло в том, что, провожая сына в армию, он плакал, вместо того чтобы выкрикивать патриотические лозунги. За более серьезные «посевы» тут карают иначе. Пошли покажу.
Они вышли на небольшую площадь. Ярре попятился, зажав руками нос и рот. На огромной каменной шибенице висело несколько трупов. Некоторые — судя по виду и запаху — висели уже давно.
— Вон тот, — указал Деннис, отгоняя мух, — малевал на стенах и заборах глупые надписи. Тот — утверждал, что война — дело господ и рекрутированные нильфгаардские кметы ему не враги. Третий по пьянке рассказывал такой вот анекдот: «Что есть пика? Это оружие вельмож, палка, у которой на каждом конце — бедняк». А вон там, на самом краю, видишь бабу? Это бордельмаман из армейского борделя на колесах, который она украсила надписью: «Тыкай, солдат, сегодня, потому как завтра уже можешь не суметь».
— И только за это…
— Кроме того, у одной из девочек оказался триппер. А это уже параграф о диверсии и умышленном снижении боеспособности.
— Я понял, господин Кранмер. — Ярре вытянулся так, как, по его мнению, должен был стоять солдат. — Но за меня не беспокойтесь. Я никакой не дефетист…
— Ни хрена ты не понял и не перебивай, потому как я еще не кончил. Последний висяк, тот, что уже как следует провонял, виновен только в том, что в ответ на болтовню провокатора-шпика прореагировал восклицанием: «Вы совершенно правы, милостивый государь, вы совершенно правы. Именно: дважды два — четыре!» Вот теперь скажи, что ты понял.
— Понял. — Ярре украдкой осмотрелся. — Буду внимательным. Но… Господин Кранмер… Как тут в действительности…
Краснолюд тоже оглянулся.
— В действительности, — тихо сказал он, — все обстоит так, что Группа Армий «Центр» маршала Мэнно Коегоорна в количестве около ста тысяч солдат идет на север. В действительности, если б не восстание в Вердэне, они уже были бы здесь. В действительности хорошо было бы, если б начались переговоры. В действительности у Темерии и Редании нет сил, чтобы сдержать Коегоорна. В действительности никак уж не перед стратегическим рубежом Понтара.
— Река Понтар, — шепнул Ярре, — находится к северу от нас.
— Именно это я и хотел сказать. Но помни: об этом ни гу-гу.
— Буду за собой следить. А когда окажусь в отряде, тоже надо? Там тоже можно налететь на шпика?
— В линейной части? Вблизи линии фронта? Скорее всего — нет. Шпики потому такие усердные до линии фронта, что боятся сами туда попасть. Кроме того, если вешать каждого солдата, который брюзжит, жалуется и выражает недовольство, то воевать некому будет. Но ты, Ярре, как и в случае с Цири, лучше помалкивай. В закрытый рот, запомни мои слова, ни одна навозная муха не влетит. Никогда. А теперь пошли, провожу до комиссии.
— Замолвите там за меня словечко? — Ярре с надеждой взглянул на краснолюда. — А? Господин Кранмер?
— Ну и дурной же ты парень, писарчук! Здесь армия! Хлопотать за тебя все одно, что у тебя на спине золотой нитью вышить: «НЕДОТЕПА»! Жизни бы у тебя в отряде не было, парень.
— А к вам… — заморгал Ярре. — В ваш отряд…
— И не думай даже!
— Потому что у вас, — горько сказал юноша, — только для краснолюдов место, верно? Не для меня, человека. Верно?
— Верно.
«Не для тебя, — подумал Деннис Кранмер. — Не для тебя, Ярре. Потому что я все еще не расплатился с Нэннеке. И поэтому хочу, чтобы ты живым вернулся с войны. А Добровольческая Рать Махакама состоит из краснолюдов, из существ чуждой и худшей расы. Ее всегда будут посылать с самыми опасными заданиями на самые скверные участки. Туда, откуда не возвращаются. Туда, куда не послали бы людей».
— Как же тогда сделать, — нахмурился Ярре, — чтобы попасть в хороший отряд?
— А который, по-твоему, отряд настолько хорош, чтобы так уж рваться в него?
Ярре отвернулся, слыша пение, набиравшее силу как волна прибоя, разливающееся словно грохот быстро приближающейся бури. Пение громкое, буйное, сильное, жесткое как сталь. Он уже слышал такое пение.
По улочке, ведущей от замка, выстроившись по трое, двигался шагом отряд кондотьеров. Впереди, на сивом жеребце, под украшенным человеческими черепами шестом ехал командир, седовласый мужчина с орлиным носом и опадающим на латы гаркапом.[33]
— Адам «Адью» Пангратт, — проворчал Деннис Кранмер.
Песня кондотьеров гремела, гудела, грохотала. Контрапунктный звон подков о брусчатку заполнял улочку до самых крыш, взвивался над ними высоко в голубое небо над самым городом.
Не станут ныть любовницы и жены,
Когда падут на грудь земли солдаты…
Пусть вьются над погибшими вороны.
Зато живым достанутся дукаты…
— Вы спрашиваете, который отряд… — сказал Ярре, не в силах оторвать взгляда от кавалеристов. — Да хотя бы вот этот! В таком хотелось бы…
— У каждого своя песенка, — тихо прервал краснолюд. — И каждый по-своему на грудь Земли-Матушки падет. Как ему выйдет. И либо заплачут по нему, завоют, либо нет. На войне, писарчук, только поют да маршируют ровно, в строю стоят ровно. А потом, в бою, — каждому то, что ему писано. В Вольной ли Компании «Адью» Пангратта, в пехтуре ли, в обозах ли… В блестящих латах и с красивым султаном, или в лаптях и завшивевшем кожушке… На резвом ли скакуне, или за щитом… Каждому свое. Как выпадет! Ну а вот и комиссия, видишь вывеску над входом? Туда тебе дорога, коли солдатом стать надумал. Иди, Ярре. Ну, бывай. Увидимся, когда все кончится.
Краснолюд провожал взглядом юношу, пока тот не скрылся в дверях корчмы, занятой рекрутской комиссией.
— Или не увидимся, — добавил он тихо. — Неведомо, кому что писано. Что кому выпадет.
***
— На коне ездишь? Из лука или арбалета стреляешь?
— Нет, господин комиссар. Но умею писать и каллиграфии обучен, а также знаю Старшие Руны… Знаю Старшую Речь.
— Мечом рубить? Копьем орудовать?
— …я читал «Историю войн», произведения маршала Пеллигрима. И Родерика де Новембра…
— А может, хоть готовить-то умеешь? Кухарить?
— Нет, не умею… Но я неплохо считаю.
Комиссар поморщился и махнул рукой.
— Мудрец начитанный! Это который же сегодня? Выписать ему бумагу в бэ-эм-пэ. В бэ-эм-пэ служить будешь, парень. Отправляйся с этой бумагой на южный край города, а потом через Мариборские Ворота к озеру.
— Но…
— Попадешь точненько. Следующий!
***
— Эй, Ярре! Эй! Погоди!
