Тиросцы обменялись недоуменными взглядами. Среди свободных людей мало кто может похвастаться, что без цепей на руках наблюдал за обрядовыми плясками лесных разбойниц.
Глаза Хуры были устремлены к лунам. Внезапно руки ее взлетели над головой, а из груди вырвался пронзительный крик. Разбойницы двинулись в общем танце.
Я посмотрел на Марленуса. Он возобновил свои тщетные попытки освободиться.
Это он в свое время изгнал меня из Ара, отказав мне в хлебе, соли и приюте. Это он всегда был таким удачливым, всегда купался в лучах неизменно сопутствующей ему славы.
Он снова начал вызывать во мне раздражение, этот убар из убаров, этот любимец удачи, баловень судьбы. Я пришел в леса, чтобы отыскать Талену, а угодил вместе со своими людьми в руки разбойниц, которые, вволю поиздевавшись над нами, непременно продали бы нас в рабство, если бы Марленус, не знающий поражений Марленус не избавил нас словно мимоходом, между дел, от неминуемого позора.
А затем этот же царственно-величественный Марленус с обычной щедростью еще и пригласил нас к себе в лагерь отдохнуть от пережитых потрясений!
А наш поединок на игральной доске? Он победил, уничтожил меня!
Я снова окинул лагерь взглядом. То, что я наблюдал, уже не походило на танец женщин. Это бесновались самки диких животных, истомившие себя одиночеством, что превратилось в ненависть к любым представителям противоположного пола, в скрытую ненависть ко всему живому, и прежде всего к самим себе, пытающимся изменить, исказить свою природу. Внешне надменные, высокомерные, они каждым движением дают понять, что созданы для того, чтобы повелевать мужчиной. Многие из них действительно в это верят. Но в чем бы ни состояла их вера, природу не изменить. Их красота призвана не подавлять, не завоевывать, но привлекать, располагать к себе, и жестоко заблуждается тот, кто думает иначе. Во взаимном противоборстве полов женщина не преследователь, а преследуемый; не охотник, а добыча. Это заложено в самой ее сути. Можно исказить природу, но будет ли счастье в этой уродливой деформации? Сопоставимо ли оно с радостью быть пойманной мужчиной, отдаться, подарить себя ему? Ответ на этот вопрос зависит лишь от умения прислушаться к себе и от того, насколько каждый из нас склонен к искренности или заблуждениям, любви или высокомерию.
Вдумайтесь, и вы заметите, что нет ничего странного в том, что именно гордые до высокомерия, умные женщины не только в северных лесах Гора, но повсюду скорее готовы объявить войну мужчинам, нежели признать их умственное развитие и силу и собственную женственность и слабость, которыми они зачастую не обладают; возможно, и хотят, но не обладают. Заставьте женщину догнать мужчину, и все ее усилия окончатся неудачей, но выпустите мужчину вслед за женщиной, и ей не уйти. Этому воспротивится сама природа, создавшая женщину для продолжения жизни и любви.
Я посмеялся над теми, кто считает испытываемую женщиной потребность в единении с мужчиной менее сильной, нежели стремление к этому самого мужчины. Эта потребность проявлялась сейчас в каждом жесте девушек-пантер, движения которых становились все более дикими, неистовыми. Танец набирал темп, глухие удары барабана ускорялись. Человеческое выражение на лицах танцовщиц сменялось хищническим, животным. Волосы у них были распущены и разметались по плечам. Лица, залитые лунным светом, обратились к небу. Из груди у них вырывались хриплые, пронзительные крики. Они, казалось, совершенно забыли обо всем, что происходит вокруг, забыли о присутствии мужчин и срывали с себя шкуры пантер, кто обнажая себя по пояс кто целиком. В руках у каждой девушки было короткое копье, и, продвигаясь в танце мимо связанных охотников Марленуса, мимо самого великого убара, они с воинственным криком делали выпады в сторону очередного воина, имитируя удар копьем, но непременно останавливая металлический наконечник в дюйме-другом от тела замирающего от страха пленника.
Танец достиг апогея. Казалось, еще немного, и в рядах женщин-пантер начнется массовое буйное помешательство.
Неожиданно барабан затих, и также внезапно замерла на месте Хура, выпрямив спину и запрокинув назад голову. Она тяжело дышала. Все ее тело лоснилось от пота.
Разбойницы опустили оружие и плотнее обступили Марленуса.
– Клеймить его! – распорядилась Хура.
Человек в кожаных перчатках вытащил из жаровни тавродержатель. У женщин вырвался радостный вопль: толстый металлический прут раскалился добела.
– Поставить ему клеймо! – приказала предводительница разбойниц.
Первым клеймить собирались Марленуса, того самого, который в свое время изгнал меня из Ара, отказав мне в хлебе, соли и приюте.
Ненависть к великому убару и зависть к его неугасимой славе и неизменно сопутствовавшей ему удаче вспыхнули во мне с новой силой.
Он все время заставлял меня чувствовать себя глупцом, ничтожеством – ив повседневной жизни, и на игровой доске.
Что ж, усмехнулся я, зато, с другой стороны, я ничего ему не должен, кроме, пожалуй, небольшого отмщения за те тысячи мелких, непреднамеренных унижений, которые мне пришлось вытерпеть от него.
После клеймения убара как обычного раба доставят на берег Лаурии, оттуда на Тирос, остров его Воагов. Я снова представил себе ликование тиросцев, заполучивших в свои руки великого убара, и удовлетворение на лицах членов Высочайшего Совета, перед которыми его не преминут незамедлительно выставить обнаженным, с рабским клеймом на теле и цепями на руках. По решению Совета он, вероятно, станет общественным рабом Тироса. Ему дадут другое имя, более подобающее рабу, чем имя Марленус. Потом его, конечно, выставят на всеобщее обозрение. Это будет его концом, концом Марленуса, великого убара Ара.
Я беззвучно рассмеялся.
– Клеймить его! – приказала Хура – Клеймить!
Несколько женщин-пантер навалились на Марленуса и сильнее придавили его к земле.
Человек в кожаных перчатках, криво усмехаясь, поднес раскаленный добела конец тавродержателя к телу Марленуса. Через секунду он на несколько мучительно долгих мгновений прижмет пылающий металл к беззащитной человеческой плоти.
Но он не успел этого сделать. Металлический прут выпал у него из рук и покатился по траве, Хура сжала кулаки и закричала от ярости. Женщикы-пантеры подняли глаза от распростертого перед ними великого убара. Человек в кожаных перчатках обвел их недоуменным взглядом и, медленно оседая, опустился на траву. В его спине торчала стрела с оперением из хвоста воскской чайки, вошедшая ему сзади прямо в сердце.
Внизу, на поляне, начался переполох. Раздались женские вопли, тиросцы вскакивали на ноги и хватались за оружие.
