— Это не одно и то же.
— А почему? Потому что вы умная, активная в смысле общественном черная дама без ног, а я наркоман из Ко-Оп-Сити?
Он сказал это с улыбкой, как бы в шутку, но Одетта набросилась на него, оскорбленная:
— Прекратите меня называть черной!
Он вздохнул.
— Хорошо, но мне нужно привыкнуть.
— И вам все-таки стоило записаться в дискуссионный клуб.
— Мать твою, — сказал Эдди, и по взгляду ее он понял, что разница между ними заключается не только в цвете кожи: они разговаривали друг с другом как бы с двух островов, разделенных временем. Ничего не поделаешь. Слово не воробей. — Я не хочу с вами спорить. Я просто хочу, чтобы вы наконец поняли, что это — не сон, вот и все.
— Может быть, я и приму этот третий ваш вариант, пока… ситуация эта… не изменится так или иначе, но на одном я буду настаивать: между тем, что случилось со мною и с вами, существует огромная разница. Настолько огромная, что вы ее проглядели.
— Тогда подскажите мне.
— Ваше сознание, скажем так, непрерывно. А в моем существуют провалы. Разрывы.
— Я не понимаю.
— Я имею в виду, что мы можете вспомнить все. От точки до точки. Самолет, вторжение этого… этого… ну, его… — Она кивнула в сторону гор с явным неудовольствием. — Как вы прятали наркотики, как вас забрали таможенники и все остальное. История фантастическая, но в ней нет никаких выпадающих звеньев.
— А у меня все по-другому. Я вернулась из Оксфорда, меня встретил Эндрю, мой шофер, и привез меня домой. Я приняла ванну и собиралась ложиться спать: у меня голова разболелась ужасно, а сон — самое лучшее средство от действительно сильной боли. Но дело близилось к полуночи, и я решила сначала посмотреть новости. Кое-кого из нас отпустили, но большинство так и осталось сидеть в каталажке. Мне хотелось узнать, может быть, их уже тоже выпустили.
Я вытерлась, надела халат и пошла в гостиную. Включила телевизор. Обозреватель начал передачу с последней речи Хрущева об американских советниках во Вьетнаме. Он сказал: «У нас есть документальные кадры из…», — и вдруг все исчезло, а я оказалась на этом пляже. Вы говорите, что вы меня видели через какую-то волшебную дверь, которая теперь пропала. Что я была в универмаге «Мейси» и что-то там крала. Это само по себе просто бред, но даже если и так, я, уж наверное, стала бы красть что-нибудь посущественней, чем дешевая бижутерия. Я вообще не ношу украшений.
— Посмотрите еще разок на свои руки, Одетта, — тихо вымолвил Эдди.
Она долго смотрела на перстень с «бриллиантом» на мизинце левой руки — явно фальшивый, судя по размеру и весьма вульгарному виду, — и на здоровенный опал на среднем пальце правой, который не мог быть настоящим по той же причине.
— Это все — не на самом деле, — решительно повторила она.
— У вас, по-моему, пластинку заело! — На этот раз Эдди действительно рассердился. — Как только в вашей аккуратной истории выходит прокол, вы повторяете эту дурацкую фразу: «Это все — не на самом деле». Пора бы уже понять, Детта.
— Не называйте меня так! Я ненавижу, когда меня так называют! — завопила она так пронзительно, что Эдди невольно отпрянул.
— Простите. Боже мой! Я не знал.
— Я попала из ночи в день, из моей комнаты на какой-то пустынный пляж. Я была в халате, а сейчас я одета. Потому что на самом деле, какое-то должностное лицо с толстым пузом и красным загривком шибануло меня дубинкой по голове! И ничего больше!
— Но вы же помните, как уезжали их Оксфорда, — вполголоса вставил он.
— Ч-что? — Опять неуверенность. Или, может быть, понимание, но отказ принимать. Как и с этими кольцами.
— В таких случаях не всегда соблюдается строгая логика, — она снова терла виски. — Но сейчас, если вы не возражаете, Эдди, я бы хотела прекратить разговор. У меня опять голова разболелась. Ужасно.
— А по-моему, есть там логика или нет, все зависит от того, во что вы хотите верить. Я видел вас в «Мейси», Одетта. Я видел, как вы воровали. Вы говорите, что никогда этим не занимались, но вы еще говорили, что не носите украшений. Вы это мне говорили, хотя даже пока мы разговаривали, вы несколько раз смотрели на свои руки. С самого начала на них были кольца, но получается, вы как будто не видели их, пока я не обратил на них ваше внимание и буквально не вынудил их увидеть.
— Я не хочу говорить об этом! — закричала она. — У меня голова болит!
— Хорошо. Но вы все-таки знаете, где потеряли след времени, и это случилось не в Оксфорде.
— Оставьте меня в покое, — вяло проговорила она.
Эдди увидел, как Роланд спускается вниз со склона с двумя полными бурдюками: один обвязан вокруг пояса, другой перекинут через плечо. Выглядел он усталым.
— Я очень хочу вам помочь, Одетта, — сказал он, — но для этого, как я понимаю, мне надо быть настоящим.
Он еще постоял возле ее коляски, но она уже на него не смотрела, а, склонив голову, продолжала тереть виски.
Эдди пошел навстречу Роланду.
8
— Присядь, — Эдди взял у Роланда бурдюки. — Вид у тебя измученный.
— Это точно. Я, кажется, снова заболеваю.
Эдди посмотрел на горящие щеки и лоб стрелка, на его потрескавшиеся губы и кивнул:
— Я надеялся, что все обойдется, но если честно, я вовсе не удивляюсь, дружище. Курс лечения ты не прошел. Балазаровского «кефлекса» явно мало.
— Я тебя не понимаю.
— Чтобы полностью подавить инфекцию, нужно принять определенную дозу пенициллина. А ты просто ее приглушил. Прошло несколько дней, и она вылезла снова. Нам нужно побольше лекарств, но двери нет, и взять их неоткуда. Придется тебе пока как-нибудь продержаться. — А про себя Эдди подумал еще, что Одетта — безногая, а за водою приходится ходить все дальше и дальше. Удобное времечко выбрал Роланд, чтобы опять разболеться. Специально будешь хотеть — не придумаешь хуже. Если, конечно, очень постараться…
— Мне нужно сказать тебе кое-то про Одетту.
— Ее так зовут?
— Угу.
— Красивое имя, — заметил стрелок.
— Да, мне тоже так кажется. Имя приятное. Неприятно другое: что она думает о своем пребывании здесь. Она думает, что ее здесь нет.
— Я знаю. И меня она недолюбливает, я прав?
В самую точку попал, — подумал Эдди. Однако это ей не мешает считать, что ты — сплошная галлюцинация. Но вслух он этого не сказал, только кивнул.
— И я, кажется, знаю причину, — продолжал стрелок. — Дело в том, что она не та женщина, которую я сюда затащил. Совсем не та.
Эдди вытаращил глаза, а потом вдруг кивнул в возбуждении. Это размытое отражение в зеркале… искаженное злобой лицо… старина Роланд прав. Боже правый, он прав! То была не Одетта.
Но тут он вспомнил руки, которые небрежно перебирали шарфы и косынки, а потом так же небрежно принялись запихивать в сумочку дешевую бижутерию — впечатление складывалось такое, что ей хотелось, чтобы ее поймали за кражей.
