Ведьма неопределенно повела плечами.
— Ладно, все равно придется начинать, — не отступал колдун. — Или мы, или он. Сейчас приготовим заклятие для порчи. Нам нужны могильная земля, кармин, пыль следов жертвы. Пыль можно собрать с дороги, он там ездит каждый день. Кармин часто держат на кухне как красный пищевой краситель. У тебя есть?
Виктория опять повела плечами.
— А какие-нибудь сушеные жуки, тараканы, мухи? Это, в сущности, одно и то же.
— Дохлые мухи на кухне между стеклами есть. Наверное, уже год валяются, должны высохнуть.
— Кладбищенская земля?
— Тут Смоленское кладбище рядом.
— Это здорово. Лучше всего найти могилу с именем Анатолий.
* * *
Дальше все шло как по маслу. На кладбище Виктория проехала на трамвае — не появилась еще привычка чуть что «такси» ловить. Пустынник приказал размять щепоть земли, поставить в духовку на маленький огонек. Пока земля подсыхала, девица достала из рамы несколько невесомых ломких тараканов, невозмутимо растерла их в блюдечке чайной ложкой. Потом сбегала на набережную и, благо стояла сухая погода, набрала горсть пыли с проезжей части — ее всегда хватает у каменных парапетов. К тому времени, когда она вернулась, земля превратилась в прах. Осталось только смешать компоненты…
— Зелье, которое готовится для любого обряда, должно израсходоваться полностью за обряд — иначе колдовство не подействует, — учил Пустынник, заглядывая на работу из-за ее плеча. — Поэтому возьми только небольшую щепоть, чтобы можно было сдуть за один раз. Пересыпь ее на бумажку. Правильно. Закрой глаза и начинай правильно дышать, наращивая клубок внутри себя, крути его в одну сторону, в другую. Чуть размотай, смотай. Попытайся втягивать нить клубка не через рот с дыханием, а через ладонь. Теперь так же выпусти обратно. Простри ладонь над порошком и, мысленно выпуская на него нить, читай: «Вас, нхатруни кла, онорига и хонти, призываю, вашей силой предрекаю. Возьмите себе свет дневной, сон ночной, возьмите крепость костяную и длину власяную, дыхание чистое, взгляд ясный, кошель полный, ум острый. Все возьмите, вдаль унесите. Оставьте мор и проказу, всяку заразу, ломоту и колоту, вместо сна зевоту. Рука моя мягка, словно мое — булат. Отныне, присно и вовеки веков. Аминь!»
Ведьма послушно повторила все до конца, после чего переспросила:
— А «аминь» для чего? Это же не молитва.
— Это символ окончания наговора во всякой магии, — ответил Пустынник. — Сворачивай аккуратно бумагу, возьмешь порошок с собой. Когда колдун поедет мимо, просто высыпи порошок на ладонь и сдуй в его сторону. Зелье само найдет цель. Собирайся, время выходить.
Через пять минут они были на набережной, а спустя еще минуту послышался знакомый шелест шин на крутых поворотах.
— Это он… — прошептал Пустынник и отошел от Виктории в сторону. Вряд ли заговор на отвод глаз сможет обмануть сильного и опытного мага.
Девица достала из кармана пакетик, аккуратно развернула, высыпала содержимое на ладонь.
Кавалькада, коротко вякнув сиреной, вылетела с линии на набережную, поравнявшись с ведьмой, и та сдула с руки наговоренную щепоть. Пустынник увидел на укрывающей джип сфере россыпь вспышек — похоже, заговор удался. Порча получилась — и была мгновенно спалена защитой. Первый выстрел схватки совершен. Однако машины, никак не отреагировав на нападение, умчались дальше.
— А когда я займу его место, машины тоже будут мои? — поинтересовалась Виктория.
— Конечно, — ответил колдун. — А теперь прошу прощения, госпожа. Врата звезд закрываются, и мне настала пора прятаться до завтрашнего утра.
* * * Озеро Ильмень, Весна 2408 года до н. э.
Треск в камышах заставил стаю уток взметнуться в воздух — и тут же им вслед промелькнули две стрелы. Одна ушла куда-то в зенит, вторая пробила коричневое, с зеленой головой и белым хвостиком тельце, и они вместе рухнули в воду. Кряквы, что-то возмущенно выкрикивая, описали широкий полукруг — через мгновение из камышей почти одновременно вылетели еще две стрелы. И опять только одна нашла свою цель. Стая, сделав правильный вывод, устремилась на открытый простор, а камыши затряслись, послышался плеск воды. Высокие стебли начали падать один за другим, выкладывая две извилистые дорожки. Послышался торжествующий крик, и одна дорожка целеустремленно повернула к берегу. Другая дошла до самого края зарослей, крайние камышины легли на воду, а следом выплыл паренек лет четырнадцати. В несколько гребков он достиг пронзенной стрелой тушки, схватил ее, на боку вернулся обратно, проломился через заросли шириной почти в двести саженей и, когда ему начало казаться, что камыши уже никогда не кончатся, выбрался на берег.
— Это тоже твой селезень, Волхов, — кинул он добычу такому же, полностью обнаженному, мальчишке, как и он сам, что складывал кипу прошлогоднего пересохшего камыша. — Как тебе удается стрелять так ловко?
— Это просто, Руви, — с улыбкой оглянулся тот. — Накладываешь стрелу на тетиву, хорошенько оттягиваешь и-и-и… Бумс! Накопай глины.
Волхов отошел к аккуратно сложенной одежде, из мешочка на ремне достал кресало, вернулся к соломе, принялся высекать искру. Потом начал старательно дуть, подсовывая тонко расщепленные стебли. Вскоре, разгораясь, жизнерадостно затрещал огонь. Паренек быстро накидал на кипу валежника, после чего присел рядом с приятелем, уже обмазывающим глиной одну из выпотрошенных тушек, взялся за другую и стал налеплять на нее слой за слоем сине-желтую грязь. К тому времени, когда они закончили свою работу, огонь уже жадно пожирал толстые сухие сучья. Комья с добычей ребята сунули в пламя, накидали сверху еще хвороста, после чего начали одеваться — тела как раз успели просохнуть после лазанья среди прибрежных зарослей.
— Отец знает, где ты, Волхов? — спросил Руви, завязывая узел на удерживающей штаны веревке.
— Не-а, — ответил тот, уже натягивая сапоги. — Я ему поутру сказал: мол, на реку отлучусь, да и убег вот с тобой. — Ребята рассмеялись. — Бо совсем измучил отец. То ему припасы сочти и в свиток запиши, то у пристани за рыбаками проследи, то поста проверь, то глянь, сколько хлыстов привезли… Что ни день, то с рассвета до ночи бегать заставляет. А как роздых выдается — так с мечами махаться супротив меня начинает. Поверишь, к волхвам за грамотой на отдых прихожу. Как знаки выводить, слышу — а глаза слипаются, не видят ничего. От и порешил я в бега податься хоть на пару деньков.
— Ох, влетит тебе, как вернемся, — многообещающе покивал приятель. — Спужается за тебя отец. Слыхал, угры сказывают, мертвец бродячий в лесах объявился. Метохом они его кличут. Сказывают, в чей дом заглянет — так все и умирают мгновенно, не просыпаются боле. Пару раз поймать хотели, да не нашли, не выследили. Это, вроде как, охотник, в лесу померший. Тризну по нем не справили, самого не сожгли — от и бродит, покоя обрести не может.
