«Это твой родной город. Тут всегда так», — привычно успокоил себя шемобор и в задумчивости свернул на Малую Морскую.
По левую руку шумела какая-то стройка из разряда бесконечных. Из модного кафе выходили сытые, гладкие клерки, откушавшие бизнес-ланча и готовые к новым подвигам на ниве бюрократии. На закрытой будке, в которой починяют обувь, висел клетчатый тетрадный листок, на котором от руки было написано: «Мастер болен».
«Бедный окровавленный Мастер», — почему-то вспомнилось шемобору. Он остановился, достал из кармана куртки одолженный у Джорджа блокнот и записал туда: «Две книжные ассоциации подряд, на М. Морской». Потом перечитал остальные заметки. Бред, бред и бред, ничего не связывает их, никакой зацепки. Так и придётся вечно бродить по городу или сидеть в архивах в поисках решения задачи.
Он прошел ещё немного вперёд. Его внимание привлекла вывеска «Букинистическая лавка». Славная вывеска, вкусная. Оформители использовали буквы того же типа, из каких в Димкином детстве делали вывески «булочная». Аппетитные, как свежие бублики, желтовато-румяные литеры висели над входом. Чуть ниже на деревянной дощечке было выведено название — прописными буквами, местами стёршимися. Следуя правилу, которое он сам для себя установил, — идти вперёд, ко всему прислушиваться и присматриваться, всё примечать и запоминать — Дмитрий Олегович спустился пониже, чтобы разобрать надпись на дощечке, которая была похожа на самодельную мемориальную табличку. Шемобор уже ожидал, что там будет написано что-то вроде «В этой лавке с 12.00 до 13.00 обедает её хозяин». Но там было написано совсем другое.
— «Миргород», — прочитал он. — Мир-город.
Программа, запущенная Эрикссоном, заработала, завертелись колёсики.
«Первая часть вмещает в себя всё. «Мир» вмещает всё. В том числе и город, любой город. «Город» — вторая часть. «Миргород» — целое. Это город, маленький такой городок. Но Петербург, например, больше, чем Миргород. Потому вторая часть, «город» зачастую бывает больше целого, маленького городка «Миргород». Букинистическая лавка. Значит, названа не в честь города, а в честь книги. «Миргород» — так вроде назывался сборник повестей Гоголя. Того самого, у которого улицу отобрали. Ну, хоть лавку оставили, и на том спасибо. А если лавка в честь книги названа, то уж наверняка внутри лавки хотя бы одна книга «Миргород» найдётся. А? Всё сходится, что ли? Нет, ерунда.»
Подумав так, Дмитрий Олегович взялся за дверную ручку. Дверь словно только этого и ждала. В одно крошечное мгновение вместилось сразу несколько событий: шемобор открывает дверь, дверь захлопывается у него за спиной, наподдав ему под зад, он летит вниз, падает на пол…
— Это ещё кто такой? — отразился от стен властный голос.
— Я — Каменный Островский… тьфу ты… Сим-сим, откройся… Простите, упал, все мозги растерял…
— Так собирай их скорее да ступай сюда.
Пытаясь казаться простым, понятным и бесхитростным парнем, гость сделал несколько осторожных шагов в том направлении, откуда раздавался голос. Выйдя из книжного леса на полянку, он увидел прилавок, за прилавком — похожего на колдуна старца, листающего древние фолианты.
— Слушаю вас, — ухмыльнулся колдун. — Огласите цель визита.
— Сбор подписей за возвращение улице Гоголя исторического названия! — брякнул шемобор и незаметно слямзил с ближайшей полки какую-то бумажку — будто на неё он подписи и собирал.
— А тебе это зачем самому нужно? — как будто даже удивился старик.
— Мне за Гоголя обидно! — признался посетитель (он снова почувствовал свою школьную обиду и был вполне искренним). — Чего у всех есть улицы, а ему — шиш?
И посмотрел такими ясными серыми глазами.
— Вот ведь как бывает в жизни, — почти растерялся колдун, — Тебе за него обидно. А самому Гоголю — наплевать.
— Ну да! Не наплевать ему! — вскинулся шемобор.
— И памятника просил не ставить — поставили целую дюжину. И табличек навешали. И целый бульвар. Переименовали хоть улицу, и тут доброхот нашелся, подписи собирает. — забормотал старик себе под нос, потом строго посмотрел в глаза собеседнику. — Волю покойного надо уважать.
Дмитрий Олегович покрутил в руках листок, который он сцапал с полки. Увидел заглавие — в дореволюционной грамматике — «Воля покойного». Выронил листок на пол. Но тут же поднял и положил на место, поймав тяжелый взгляд хозяина. Неужели это и есть суровый экзаменатор, которого обещал ему Эрикссон? Может, сразу попроситься на пересдачу и удрать за тридевять земель?
«Экзаменатор» закрыл книгу, которую листал, и поманил нового гостя пальцем.
Сделав ещё несколько шагов к прилавку, борец за возвращение Малой Морской исторического названия обнаружил, что в лавке, оказывается, немало посетителей. И среди них даже какие-то знакомые лица имеются.
— Шемобор! Студент! Подлюга! — вразнобой закричали сёстры Гусевы и забились в невидимых сетях.
«Оп! Мунговские Бойцы! Снова. Неужели Эрикссон замутил всю эту историю с шарадой только ради того, чтобы в очередной раз повторить старый трюк с бесноватыми старухами? А может быть, это не простая букинистическая лавка, а мунговское логово? Название такое многозначительное — с них станется. И я его нашел, да. А они мне никакого вреда причинить не могут — покуда на мне амулет. Славно, славно. Старик за прилавком вполне тянет на шефа, или как там у них называется главарь шайки? Разберёмся потом, а пока надо выбираться отсюда и звать подкрепление. А потом — город свободный от мунгов, и я один — весь в белом. Спасибо, учитель».
— Я всё понял про волю покойного. Был неправ. Я пойду тогда? — раскланялся Дмитрий Олегович и сделал шаг назад. И словно упёрся спиной в давно знакомую стену своей тюрьмы.
— Выйти отсюда без моего позволения будет затруднительно, — усмехнулся старик.
— Вы бы и вход закрыли. А то придут какие-нибудь ни в чём не повинные книголюбы, — вмешался Виталик.
— Ага! — потирая руки, произнёс букинист. — Значит, свою вину вы уже признали? Как прекрасно! Вот только шемобора я ну никак не ждал. Может, в расход его? А?
Сёстры Гусевы дёрнулись было вперёд, но невидимая ловушка держала их крепко.
— У меня амулет! — напомнил Дмитрий Олегович и потряс цепочкой.
— Я не верю в этот амулет, — усмехнулся старик.
— Дедушка, миленький, а теперь отпусти нас! — взмолилась Галина. — Мы только убьём его — а дальше делай с нами, что хочешь.
— Нет, мы так не договаривались! — капризно сказал старик. — Лучше уж я сам с вами всеми разделаюсь. И с шемобором — тоже. Извини, бедняга, попал ты сегодня мне под горячую руку.
