Охваченная страстью душа не внемлет голосу рассудка. Андреас должен был смириться, уйти, но он привел самоубийственный довод: что значат титулы и земли в сравнении с честью воина и его чистыми чувствами?
При такой трактовке разрешить проблему сватовства мог только поединок.
Честь семьи по традиции защищал Самуэль — старший брат и наследник. Против него у Андреаса не было абсолютно никаких шансов, но воин не дрогнул, не бежал темной ночью, изнывая от позора, — он вышел на ристалище.
Самуэль никогда не пользовался щитом. Его броней была сила, помноженная на опыт, да несокрушимый для врага двуручный меч, способный отразить любой удар не хуже, чем иной щит.
Стоял стылый полдень. Снег только недавно покрыл замерзшую землю, и звук копыт отдавался звонким эхом над притихшей в ожидании поединка толпой.
Бой был коротким. Два гнедых сорвались с места, стремительно неся своих хозяев навстречу друг другу. Ярко сверкала прихваченная инеем сталь доспехов, Андреас, как и Самуэль, вооружился мечом, но не успел воспользоваться им: как только лошади поравнялись, Самуэль первым нанес сокрушительный боковой удар, прорубивший щит Андреаса и выбивший крестоносца из седла.
Толпа ахнула, глядя, как с лязгом рухнул на замерзшую землю заезжий рыцарь. Завязки его шлема порвались, открывая бледное лицо. Силясь встать, он хватал ртом загустевший морозный воздух, а Самуэль уже был рядом — его огромный меч резко пошел вверх, поймав скупой луч зимнего солнца, который вспыхнул алым, пройдя сквозь треугольный рубин, инкрустированный в рукоятку.
Казалось, еще секунда, и голова самонадеянного крестоносца отлетит прочь… Но Самуэль поступил иначе: коротким движением вонзив клинок в стылую землю, он снял шлем, перчатку и протянул руку поверженному противнику.
— Вставай, сэр Андреас. Кровь доброго христианина не обагрит эту землю.
Ледяной пот выступил у меня на лбу. Не в силах расслабить напряженные, сведенные судорогой мышцы, я сидел, глядя на сверкающие лезвия, а перед глазами медленно таяли три образа — Андреаса, юной Хозяйки Хранителя и ее брата Самуэля.
Я узнал их.
Враги приближались со всех сторон. Они окружили Самуэля плотным кольцом, страшась переступить границу незримого крута, очерченную гудящим взмахом длинного двуручного меча. Ощерившаяся разнородным вооружением толпа, которую неведомая сила согнала сюда, грубо играя на струнах алчности, самонадеянности, невежества, — именно так воспринимал эту орду Хранитель. Они были грязными… не доведенными до отчаяния скудной жизнью, а именно грязными, как телом, так и помыслами. Доказательством тому являлся весь город, подвергшийся тяжкой волне бессмысленного, животного насилия.
Самуэль с презрением смотрел на толпу, хотя понимал: ему уже не вырваться из тесного крута, — некому прикрыть спину, силы на исходе, нет более надежды, в душе лишь клокочущая ярость: отец мертв, сестра исчезла, а он даже не знает имени врага, что управлял этой ордой, нападая исподтишка, прячась от солнечного света, в котором мог быть узнан.
Хранитель четко воспринимал мысли Самуэля, но вот беда — тот не мог слышать его.
Четыре клинка пришли в стремительное вращательное движение. В этот миг среди нестройной толпы раздался гортанный возглас, понукающий передние ряды атаковать. Ответом ему послужило стихийное движение тел в сопровождении рыка, исторгнутого из десятка глоток.
Самуэль не подался назад, напротив, он сделал шаг навстречу всколыхнувшейся толпе, и, прежде чем та успела отпрянуть, меч описал низкий свистящий полукруг, подрубая ноги наиболее рьяным противникам.
Вопли боли и ужаса огласили стылую тишь погруженной в предрассветные сумерки площади. Кровь хлестала из отрубленных конечностей, несколько тел выгибались в агонии, а те, что находились сзади, решили, что наконец настал их миг — Самуэлю пришлось припасть на одно колено, чтобы не потерять равновесие при сокрушительном ударе, и его спина представилась им беззащитной.
Зверье в человеческом обличье ошибалось.
Спину Самуэля теперь прикрывал Хранитель, и первый, кто посмел сделать шаг к воину, вдруг в ужасе подался назад, в последний миг перед смертью увидев, как воздух обретает форму и леденящий блеск стали.
Самуэль услышал за своей спиной звонкий удар и резко обернулся. По снежной каше катилась голова. Тело еще стояло на ногах, потом они подогнулись, и несостоявшийся убийца мешковато осел в лужу собственной крови.
Сбоку раздался яростный крик, с десяток врагов резко вытолкнуло вперед, и Самуэлю пришлось отвечать: направленный снизу вверх взмах меча разрубил подбородок опасно приблизившегося противника, и, тут же, не останавливая инерции, он перевел удар в плоскость, одновременно разворачиваясь, вновь очерчивая смертельной круг, но теперь уже полный. Сталь меча со звоном и хлюпаньем разрубала преграды скверных доспехов, добираясь до плоти, казалось, оружие рвется из рук и нет сил, чтобы удержать его.
Резкая боль в боку, куда вскользь угодила шальная стрела, заставила Самуэля пошатнуться. Рана была неопасной, но от потери крови и постоянного напряжения звенело в ушах, а перед глазами периодически начинала плавать искрящаяся муть. Вот и сейчас, восстанавливая равновесие после удара, он увидел, как искрится воздух, словно там промелькнули вращающиеся вокруг незримого центра клинки.
Он все еще пытался понять или отыскать глазами того, кто так вовремя обезглавил подкравшегося сзади противника, когда муть перед глазами рассеялась, и он теперь уже отчетливо увидел, как неведомая сила прореживает толпу, выбивая кровавые брызги из суматошно пытающихся уклониться тел.
Самуэль понял — это сам Создатель дает ему шанс. Чем, кроме Божьей воли, он мог объяснить неведомую силу, что на глазах рассеивала толпу, превращая стаю диких зверей в стадо, бестолково пытающееся избежать невидимой, разящей наповал смерти?
Собрав все силы, Самуэль ринулся вперед.
Погибнуть на центральной площади города, когда точно знаешь, что отец мертв, а сестра загадочно исчезла, — не честь для воина, а лишь злой рок. Он молча прорубался сквозь охваченные паникой ряды захватчиков, не ради спасения своей жизни, но ради восстановления попранной чести. Если он умрет, кто отыщет сестру, кто распознает истинного врага среди лживо скорбящих лиц?
Удар за ударом, на одном вдохе, не издавая ни звука, он рубил, чувствуя, что рядом кто-то незримый крушит врагов, надежно прикрывая его спину. Через минуту враг дрогнул. Тонкие панические ручейки устремились прочь от внушающей ужас площади, вливаясь в покрытые копотью улочки разоренного города.
