Она зачерпнула ложку масла из глиняного горшочка — и тут послышался шум отодвигаемого засова.
Тесса оцепенела. Из уютной кухни она вдруг перенеслась назад, в ту страшную ночь на мосту. Гонцы, их запах, искаженные лица вновь предстали перед ней.
Горшочек с маслом выскользнул у нее из рук, упал в очаг и треснул, но не разбился.
— Как? Что? — очнулась матушка Эмита.
Дверь распахнулась, и в кухню ввалился Эмит с раскрасневшимися от свежего соленого воздуха щеками и множеством пакетов в руках.
— Приветствую всех! — воскликнул он, локтем захлопывая дверь. — Извиняюсь за опоздание. Я не меньше часа проталкивался через толпу на площади Валяльщиков. Похоже, нынче вечером все горожане высыпали на улицы. — Он положил свертки на стол, поцеловал мать в щеку, а потом повернулся к Тессе. — Я принес вам много интересного. А на закуску даже один сюрприз.
Тесса машинально улыбнулась, но во рту у нее пересохло, а сердце бешено колотилось. Она все еще видела перед собой морды гонцов. Масло у нее под ногами начало подтаивать от жары и желтой лентой вытекать из горшка. От запаха животного жира Тессу затошнило.
— Почему на улицах столько народу? — спросила она.
Эмит оглянулся на мать, придвинулся ближе к девушке и прошептал:
— Получены известия с фронта. Говорят, Изгард взял Торн.
— Торн? — Тесса помнила человека, носящего это имя: золотистые волосы, серые переменчивые глаза, то темные, то светлые, властный голос.
— Да. Городок на северо-западе гор Ворс. — Эмит жестом попросил Тессу отойти в сторону вместе с ним, подальше от матери. — Говорят, гонцы Изгарда убили женщин, детей, стариков, порезали свиней в загонах и коров на пастбищах; свирепствовали, пока в городе оставалось хоть что-то живое.
Тесса содрогнулась. Масло зашипело на огне, запахло гарью.
* * *
Кэмрон Торнский бежал, пока ноги не подломились под ним. Его легкие разрывались от напряжения; пот заливал глаза, в пересохшем горле саднило; грудь тяжело вздымалась, руки, спину, живот сводило судорогой. Он опустился на влажную землю Ранзи.
Капли летнего дождя жалили его, как ядовитые насекомые. Они были отвратительно теплые, и за это Кэмрон ненавидел их. В темноте омерзительная влага стекала по телу и щекам, просачивалась сквозь одежду. Ему казалось, что это кровь отца.
Кэмрон подтянул колени к груди и свернулся на земле жалким комочком. Запах мокрой травы напомнил ему дом. Не двуликий Бей'Зелл с его двумя гаванями и двумя храмами, а настоящий дом, его родину. Местечко между горами Борел и Ворс. В любой другой стране его называли бы деревней, но в Рейзе он считался городом.
Город Торн с его холмами, лугами, тяжелой от глины и урожайной от извести почвой — и людьми, которые гордились своей родиной и уверяли иностранцев, что по соседству с их райской долиной живет сам Господь Бог. Ни поэтов, ни философов, ни художников не породила земля Торна. Фермеры, виноградари, кузнецы, колесники и угольщики собирались по вечерам в его тавернах съесть тарелочку копченой гусиной печенки и выпить стаканчик берриака. Позором города, негодяем и выродком считался местный часовщик. Городской шлюхой была благоразумная матрона Эми. Все мужчины города, в том числе и Кэмрон, в свое время всласть побарахтались в ее постели.
В Торне Фелас, старый конюший его отца, впервые посадил Кэмрона на лошадь и учил ездить верхом; в Торне, у Мари Мерли, поварихи из Венниша, которая знала всего несколько слов по-рейзски, Кэмрон однажды до тошноты объелся пирогов с крыжовником, и Мари пришлось насильно вливать ему в глотку гвоздичное масло. В Торне он порезал себе щеки, пытаясь побриться, как отец; сломал себе руку, пытаясь научиться драться, как Хьюрин; остригся наголо, чтобы выглядеть, как Моллас Лысый — правая рука отца в битве при горе Крид, слывший самым храбрым из воинов Рейза.
И вот — их нет больше. Не осталось никого из этих суровых и мужественных уроженцев гор.
Фелас, Мари Мерли, Эми, Моллас, часовщик Стерри, хозяин постоялого двора Барлиф, управляющий Дорсен; друзья, случайные знакомые, любимые — все умерли. Мужчин, которым Кэмрон махал рукой, встречая их на улице или в поле, женщин, которым кивал в церкви или на рыночной площади, детей, с которыми некогда играл и дрался в лесах, конюшнях и известковых карьерах, — всех перебили гонцы Изгарда.
Кэмрон растер в ладонях щепотку влажной теплой земли. Как было сказано в той депеше?
Изгард взял Торн. Как и ожидалось, в первую очередь он приказал своим гонцам убить тех, кто откажется сдаться. Вы можете гордиться своими людьми, лорд, — трусов среди них не оказалось.
А значит — в живых не осталось никого. Все погибли от рук гонцов. Кэмрон нутром чувствовал правду: им не дали ни малейшего шанса, у них не было возможности сдаться. Сначала король Гэризона убил его отца. Потом он разрушил его дом.
И за что? За никогда не возобновлявшиеся, многовековой давности притязания на престол, связавшие семью Торнов с Колючей Короной Гэризона.
Кэмрон ударил кулаком по мокрой земле. Они с отцом ничем не заслужили этот кошмар. И еще меньше заслужил его народ Торна. На протяжении столетий гэризонско-рейзская граница проходила то западней, то восточней по горам Ворс. Городок отходил то одной, то другой стране и именовался соответственно — иногда Торн, иногда Торен. Но пятьдесят лет назад, через восемь недель после победы Берика у горы Крид, горожане собрались на рыночной площади и раз и навсегда решили считать себя гражданами Рейза. С тех пор город носил рейзское имя — Торн.
Но горожан нет больше, а значит, нет ни города, ни имени его.
Кэмрона трясло. Невыносима была мысль, что сапоги Изгарда будут топтать землю Торна. Невыносимы были картины, встававшие перед ним, стоило закрыть глаза. Кэмрон стиснул зубы и заставил себя подняться на ноги. Он отер грязь с лица и рук и пустился в дальний путь — назад, в поместье Ранзи.
— Пока что мы не готовы выступить против Изгарда, — говорил Райвис всего два часа назад в огромном зале. — Пятьдесят процентов наемников прибудут в Бей'Зелл не раньше следующей недели: я еще не окончил их обучение. Твои люди, возможно, храбрые рыцари и ловкие всадники, но, стоит им появиться на поле боя, лучники Изгарда мгновенно перестреляют всех лошадей. А что такое рыцарь без коня? Подвижная мишень — не более того. Он может смело нарисовать на нагруднике бычий глаз — хуже не будет. Впрочем, это еще мягко сказано. В полном снаряжении, которое так модно в Рейзе, рыцарь не то что ходить, и стоять-то толком не может. Лучше уж — и безопасней — ему лечь на землю и просто катиться по ней.
Кэмрон напрягся. Он ненавидел Райвиса Буранского, ненавидел его холодный тон, его злой язык. Все самое надежное, проверенное столетиями военной науки, этот человек умел принизить, уничтожить одним насмешливым замечанием. Ему дело не было до высоких целей, до людей. Он заботился только о себе.
