— Как у сэра Рокгаллера?
— Да, — подтвердил я. — Сэр Рокгаллер молчит, так что мои слова как бы высекаются в камне, а еще отныне воплощены в черной бронзе. Филигоны управляемы не разумом, который у нас гордо и смело подавляет страхи! Потому они трусливо суются в места, где лес, высокие и тесные скалы, пещеры, овраги.
Похоже, меня не целиком понимают, но я уже привык, да и пусть сюзерен выглядит умнее и загадочнее, это повышает престиж, главное — чтобы ясно и твердо пошли за мной, а то и впереди меня с горящими взорами и пламенными сердцами.
Я грубо прервал себя:
— В общем, неважно, разумны они или нет. Главное, они превосходят нас во всем зверином, но только в зверином!.. Они сильнее, быстрее, лучше слышат и лучше чувствуют, но не лучше соображают! Мы должны действовать нестандартно, это их собьет с толку.
Они смотрят все еще в замешательстве, я перечислил то, в чем филигоны превосходят нас многократно, а если они сильнее, быстрее, у них лучше слух, нюх и зрение, то что можно таким противопоставить?
Барон Келляве, что тоже идет с рыцарями и внимательно слушает, сказал рассудительно:
— Ваше величество, волки на что уж неразумные звери, а как умеют охотиться! Одни в засаде, другие идут загонщиками… Что мы можем, как с такими тварями бороться?
— Уже знаем, — сказал я победно, — хотя и не наверняка. Промедление смерти подобно, потому проверим наши догадки насчет факелов ближайшей ночью. Если получится… то я даже не знаю, что у таких орлов может не получиться вообще!
Западная часть неба постепенно темнеет, облака порозовели, затем стали пурпурными, багровыми, отяжелели и перестали двигаться, засыпая на месте до утра.
Солнце разбухло втрое, из оранжевого стало багровым, уже не слепит, зависло над темной землей. В лесу, где темнеет еще до захода солнца, уже полыхают костры. Прятать их перестали, на перекрестках тропок растут горки факелов. Осталось только разобрать и зажечь, я с удивлением услышал не только бодрую речь, но и песню на дальнем конце лагеря.
Я тоже после сильнейшего упадка духа испытал дикое ликование, когда понял, что филигоны не обладают разумом. Правда, тут же пришло и сильнейшее разочарование: а как же Старшие Братья по Разуму, обладающие технологиями межзвездных полетов?
Но после ликования снова рухнул в ледяную пропасть ужаса. А вдруг инстинкт послечеловеческого вида превосходит наш не такой уж развитый, честно говоря, разум? И если в самом деле честно, то разве то, что называем разумом, не есть отросточек того же инстинкта, выращенного специально для удовлетворения базовых требований инстинкта?
Барон Келляве обратил внимание на мой вид, надеюсь, не слишком растерянный, вожак не может выказывать слабость, даже король может, но не полевой вождь, а я сейчас вождь.
— Ваше величество?
Я постарался ответить насмешливо-ироничным голосом:
— Да вот раздумываю на жизненно важную тему, что было раньше, яйцо или курица?
Он нахмурился, спросил с подозрением, подозревая какую-то шуточку в его адрес:
— Это сейчас важно?
— Да, — ответил я. — Не самим ответом.
— А чем?
— Тем, — пояснил я, — что мы можем ломать над такой хренью головы, устраивать многочасовые диспуты с привлечением лучших умов королевств, даже устраивать войны… да-да, как-нибудь расскажу про исполинские битвы остроконечников и тупоконечников…
Он сказал с подозрением:
— Стрелы всегда должны быть острыми! За исключением, когда охотишься на белок, — там нельзя портить шкурки. А вот боевые…
— Там война возникла из-за способа, — пояснил я, — с какого конца разбивать яйцо на завтрак, с тупого или острого? Думаю, только разумные существа могут спорить и даже воевать из-за такого жизненного важного вопроса. Даже очень разумные, как думаете?
Он помялся, сказал в замешательстве:
— Вам виднее, ваше величество. Полагаете, филигоны на такую дурь… простите, высокую умность неспособны, потому в этом направлении нужно копать и даже рыть, как вы изящно говорите?
— Вас ничем не сбить с пути, — похвалил я. — Сразу хватаете суть за жабры.
— Под жабры, — поправил он и поклонился, — простите, ваше величество.
— Значит, — продолжил я с искусственным подъемом, — учитывая их ограниченность и строгую рациональность, будем строить тактику на замечательных и зело их исключительных достоинствах. А стратегия у нас как бы есть.
— Ваше величество?
— Спасти мир, — ответил я возвышенно, — и засеять его своим расплодом, как повелел Господь в единственной заповеди, которую ввиду ее важности передал человеку лично! Остальные, как вы помните, передавал ввиду их меньшей ценности через всяких там пророков и сумасшедших.
Он сказал озадаченно:
— Понятно, раз уж у нас такая стратегия, то как не спасти мир? Обязательно спасем. Уже придумали, как это сделать?
— Нуда, — ответил я саркастически, — у меня было целых две минуты на глыбокие и расширенные раз-мышлизмы!..
— И как? — спросил он вполне серьезно и уставился на меня в ожидании ответа, как спасти мир быстро и дешево.
Я вздохнул.
— Учитывая, что инстинкт быстр и точен, но не совсем гибок… вернее, совсем не гибок, можно предположить, что если оглушать их очень громкими криками, то они не сразу догадаются затыкать уши. Разве что пальцами, но тогда драться придется одними ногами?
— У нас будет преимущество, — сказал он с жаром. — Дальше, ваше величество, дальше! Давайте еще.
Я спросил с недоверием:
— У вас что, тоже инстинкт? То-то вы мне сразу показались на филигона похожим… Да таких идей можно с ходу полную телегу! Еще и на тачку останется.
Он сказал с глубоким уважением в голосе:
— Так это у вас так голова устроена, ваше величество! А мы люди прямые и честные. Ногу в стремя, копье в руку…
— Замечательно, — ответил я. — Вы даже не представляете, как я обожаю прямых и честных! Каким был бы замечательным мир, если бы все в нем были прямые и честные, и только я такой, как есть… Поднимайте отряд, барон! Вон какой красочный закат! Пока выберемся на дорогу, ночь захватит власть во всем королевстве… Не забудьте захватить факелы в расчете по одному на ры… на лицо. Оруженосцы пусть берут два. Всем должно хватить и на ретираду, это такое отступление, но не простое отступление, а почетное, если что пойдет не так, а эдак.
Он ответил с удовольствием:
— Мои уже факелы разобрали и надели доспехи. Ждем!
— Тогда по коням, — распорядился я. — Пока доедем…
Снова и снова поворачивал идею, что даже пасмурный день для филигонов должен выглядеть как невыносимо яркий, слепящий, даже ослепляющий. Возможно, лунная ночь для них то же самое, что для нас солнечный день на пляже, где негде укрыться от беспощадного блеска, от которого больно глазам.
