— Отцовское имение?
Юрий Семенович кашлянул:
— Ну, у меня-то они будут в сохранности, ты не…
— Дядюшка, дорогой мой… — заговорил Зверев тем же ласковым тоном, что и его спутник.
— Ась? — испуганно дернулся Друцкий.
— Мне нравится твой сын, князь Юрий Семенович, — улыбнулся Андрей. — Хороший парень. И я бы хотел, чтобы он оставался мне другом, а не кем-то еще.
— Подними край ковра-то, — сморщился с лица князь. — И люк подержи…
Он спустился в темную яму под каютой, долго звенел ключами, пока наконец не хлопнула крышка сундука. На пол каюты вылетели две грамоты. Андрей поднял их и, не читая, сунул краем в огонь масляного светильника. Старый желтый пергамент затрещал, зачадил, но князь Сакульский терпеливо дождался, пока огонь сожрет большую часть свитков, и только после этого открыл ставню и кинул обгоревшие уголки в море. Оглянулся:
— Ну же, дядюшка, не грустите! Я ведь не забираю у вас сундук целиком. Налейте еще этого темного трофейного вина и давайте выпьем за ваших внучатых племянников, молодость которых не будет омрачаться долгами их далеких предков.
— Князь Андрей Васильевич, князь Юрий Семенович, — заглянул в каюту чужой холоп. — На нефе два паруса подняли, носовой теперича подымают. Якоря уж, видать, выбраны!
— Мне-то ты о сем к чему кричишь? — недовольно осадил слугу Друцкий. — Я тебе что, причальные канаты вытягивать стану? Отваливайте и идите за Лучемиром. Он путь до Любека наизусть знает.
— В Любек, Юрий Семенович? — переспросил от окна Зверев. — По следу стокгольмских рабов?
— Торг невольничий там один из самых богатых, княже. А путь ужо совсем недалекий. Почему бы и не сходить?
Сильно кренясь под боковым ветром и зарываясь носом в волны, ушкуй, словно щенок за большой собакой, бежал в сотне саженей за спокойным и величественным нефом. Небо, что столь печально плакало над Стокгольмом, постепенно прояснялось. Если в первый день пути с него еще осыпалась противная холодная морось, то на второй оно стало просто облачным. К середине дня среди облаков даже появились синие просветы. Паруса быстро высохли, палуба тоже перестала быть скользкой. Андрей, отогреваясь, скинул ферязь, оставшись в атласной рубахе, выпущенной поверх штанов, расстегнул ворот.
— Глянь, княже, попутчик у нас какой-то объявился, — указал за корму Пахом. — Нагоняет.
Андрей оглянулся. Верстах в трех позади под четырьмя треугольными парусами на мачтах и двух на бушприте ходко двигалось странное судно размером раза в полтора больше ушкуя, с гладкими, ровными бортами и выставленными наружу шпангоутами. Хотя толстые выпирающие балки должны были здорово тормозить корабль, он тем не менее вполне успешно нагонял путников.
— Им что, моря мало? Хотят обязательно впритирку пройти? Ну-ка, позови князя Друцкого.
— Датчане, — мгновенно определил Юрий Семенович, едва увидев незнакомцев. — Наши купцы такие длинные корпуса не любят, по рекам петлять тяжело. А на Руси вся торговля, почитай, на реках. Кажись, каравелла, слыхал я про такие. Доски встык, а не внахлест на борта кладут. Дерево экономят. А они потом расползаются и текут постоянно. Сказывали, корабли эти с первого дня постоянно ремонтировать надобно. Конопатить, крепить, смолить, дырки заделывать. А в шторм борта и вовсе расползаются, и их канатами стягивают.
— Кто же их тогда покупает, страшилища такие?
— Бегают зело быстро. Глянь, нагоняет. Душегубы, видать. Пираты.
— Почему, князь? Может, просто купцы. Тоже в Любек торопятся, вот тем же путем и двигают.
— А купцы завсегда первейшими душегубами и были. Коли управы на себя не видят, обязательно серебро силой заберут, на товар менять не станут. Были бы русские — своих, может, и не тронули б. Датчане же обязательно ограбить попытаются. Не хотели бы грабить, стороной бы обошли. Море большое. Видишь, бочки на мачтах? Там обычно арбалетчики сидят. Их-то в первую очередь опасаться надобно. От них и не скрыться никуда, и не достать, проклятущих… А может, конечно, и путники мирные. Рази на глаз определишь? — внезапно изменил свое мнение Юрий Семенович. — Может, и обойдется. Захар! Щиты достань, к правому борту ставь.
— Пахом, пищали к борту вынеси, — привычно скомандовал Зверев. — Заряжены, надеюсь? Порох на полки досыпь. Бердыши раздай. Только не все, мне оставь! И броню тоже дай, у кого нет. Нечего ей зря в кладовке пылиться. Я сам оденусь.
— Они, мыслю, не на нас, они на неф нацелились, — предположил Друцкий. — На большом торговце и добыча побогаче должна быть. Луки приготовить нужно, пригодятся.
Немногочисленная команда ушкуя пришла в движение, готовясь в схватке. Щиты были поставлены к правому борту, бердыши помещены так, чтобы острые стальные кончики выглядывали наружу. Холопы облачались в куяки, колонтари и кольчуги, вешали на пояс сабли, заправляли за спину боевые топорики. Палуба заблестела от тщательно начищенного железа. Путники не скрывали, что готовы к схватке, надеясь грозным видом охладить боевой пыл преследователей. Каравелла, наоборот, выглядела тихой и мирной — никакого движения ни на палубе, ни на мачтах. Только на корме стоял одинокий рулевой, положив руки на огромный, в человеческий рост, штурвал.
— Коли просто тати, за нефом погонятся, — сказал князь Юрий Семенович, возвращаясь на носовую надстройку в драгоценном трехслойном бахтерце, пластины которого сияли позолотой. — Коли предали ростовщики — то нас захватить попытается.
Рулевой каравеллы, словно услышав его слова, крутанул руль, и стремительное судно начало быстро наваливаться на ушкуй.
— Щитами закрывайтесь! — крикнул Зверев, спрыгивая на палубу.
В бочках на мачтах пирата появились головы в гребенчатых испанских шлемах, мелькнули изогнутые дуги натянутых луков. Князь Сакульский, пригибаясь, кинулся к Пахому, распластался возле пищалей:
— Свечу давай!
— Вот и все, — выдохнул князь Друцкий, прижимаясь рядом. — Недаром сказывали, по морю Балтийскому лучше не ходить. Ныне, пока мы прячемся, они к нам уж подворачивают. Мостики абордажные перекинут — и к нам. Их там впятеро больше нашего, датчан-то. И следа нашего на волнах не останется. Море, оно тайн не выдает.
Словно в подтверждение слов старого князя, по палубе ушкуя застучали короткие, оперенные в два хвоста, стрелы. Кто-то вскрикнул от боли, корабль вильнул. Наверное, ранили кормчего. Парус, потеряв ветер, заполоскался, судно ощутимо клюнуло носом, теряя скорость.
— В общем, закон — тайга, — понял Зверев.
— Нас всех перебьют, — покачал головой Друцкий.
— Так я и поверил, — хмыкнул Андрей, подтягивая к себе пищаль и поджигая от свечи уже заправленный фитиль. Рискованно, но что поделаешь? — Пахом, вторую поджигай.
