Тихое ржание встречает нас, когда мы огибаем холм. Хакиан уже здесь, держит поводья двух лошадей; в темноте они кажутся бесцветными и огромными. Я отскакиваю, когда одна из них встряхивает головой, звеня металлическими нащечниками.
— Лошади? — шепотом спрашиваю я Умберто, хотя мой голос больше похож на писк. — Я думала, мы поедем на верблюдах.
От его тихого смеха у меня начинает гореть лицо.
— Лошади быстрее. И мы не так уж далеко заедем в пустыню, чтобы брать верблюдов. Не беспокойся. Ты не поедешь верхом.
Я облегченно вздыхаю и отхожу подальше.
Остальные приходят тихими парами и тройками, и вскоре наш отряд оказывается в сборе. Под предводительством Хакиана мы быстрым шагом выходим на запад. Мы — гармоничная группа из десяти человек, среди нас молчаливая Косме и высокая Мара. Я кладу пальцы на Божественный камень и молю о том, чтобы этот поход не был таким несчастливым, как предыдущий.
Мы корректируем курс на север и выходим на плоскую равнину с твердой почвой. К моему удовольствию, мои ноги шагают без устали. Лодыжки не болят, легкие не горят, кожа остается мягкой, без натирания. Использование лошадей позволило нам взять с собой больше провизии, чем в прошлый раз, и каждую ночь Мара готовит для нас разнообразную пищу, от лепешек с тушеными овощами до свежепойманного зайца. Она даже взяла с собой свой набор пряностей, в применении которых она настоящий эксперт.
Все это время Косме остается отстраненной и тихой, ее изящные черты как будто отлиты из стали. Умберто говорит мне, что она очень сопротивлялась тому, чтобы оставить Белена, и только общими силами брата, Хакиана и отца Алентина удалось уговорить ее принять участие в походе. Он говорит, что для нее это обычное поведение — дуться в молчании несколько дней, если ей приходится действовать не по своей воле. Умберто знает ее гораздо лучше меня, но я не могу так просто выбросить ее из головы. Я опасаюсь, что ее замыкание в себе имеет гораздо более глубокие корни, чем он думает.
После недели непрерывного путешествия Хакиан приводит нас на восток, обратно к холмам. Солнце высоко и горячо, и пот стекает на воротник моей рубашки, когда вдруг я чувствую запах дыма. Сначала я думаю, что это обеденный костер такого же путешественника. Но чем дальше мы идем, тем сильнее становится невыносимо едкий запах. Мы озабоченно переглядываемся. Я кладу пальцы на Божественный камень, чтобы заметить малейшее ледяное предупреждение или даже всплеск тепла — что угодно, что дало бы мне представление о том, что нас ждет. Но он остается безразличным, как будто это обычный камень.
Мы взбираемся на гребень хребта и наконец видим шлейф дыма на горизонте немного к северу. Это не ленивый костер посреди лагеря, но широкая полоса болезненно-коричневого цвета опустошения.
Хакиан поворачивается к нам.
— Деревня Черролиндо горит, — говорит он. — Я собирался провести нас в обход нее, но…
— Там могут быть выжившие, — встревает Косме.
Мы смотрим друг на друга, и я понимаю по решительным лицам моих компаньонов, каково наше решение.
— Элиза, — говорит Умберто. — Твой камень что-нибудь тебе сообщает?
— Нет, — отвечаю я, качая головой.
— Значит, враг ушел, — заключает Хакиан, и мы без дальнейшего промедления спускаемся вслед за ним.
К моменту, когда мы достигаем деревни, я почти плачу от безжалостного дыма и собственного ужаса. Я едва могу держать глаза открытыми из-за жжения, но даже сквозь слезы и горячий туман я вижу сожженные каркасы зданий. Деревянные столбы, обгорелые сверху, покрытые сажей каменные стены, мерцающие красным остатки столов и стульев.
— Ищите выживших! — кричит Умберто. Он надевает капюшон и заматывается шалью, чтобы защитить нос и рот. Я быстро повторяю его действия. — И будьте осторожны! — добавляет он. — Здесь все может рухнуть в любой момент!
Я бегу по обугленным улицам, часто моргая, чтобы увлажнять глаза, и отчаянно пытаясь найти жизнь. Я чуть не спотыкаюсь об обгоревший труп животного, трудно сказать, овца это или собака, меня почти тошнит от запаха горелого мяса и красноватой жижи, сочащейся через трещины в обуглившейся шкуре.
— Эй! Сюда!
Не знаю, кто кричит и откуда доносится крик, но этот голос вселяет надежду.
— Где ты? — кричу я в ответ.
— Северный конец! — Это Умберто.
Я кидаюсь обратно в дым, автоматически поднимая руку, как будто она может защитить меня от этой туманной материи, и двигаюсь в направлении, которое определяю севером. Слева я замечаю высокую фигуру. Это Мара. Теперь мы вместе бежим вперед.
Мои легкие горят, когда мы их находим, перемазанных сажей, кашляющих — это семья из четырех человек. Умберто присаживается рядом с самым маленьким, пытаясь его успокоить. Он смотрит на нас глазами, полными слез.
— Они были заперты в этом доме, — говорит он дрожащим голосом. — Они были оставлены, чтобы сгореть.
— О Господи.
Непостижимая жестокость.
— Кто сделал это с вами? — спрашиваю я, как будто я не знаю. В ответ на мою злость Божественный камень посылает в мою грудь раскаты тепла.
Лицо одного из них смотрит на меня. Кожа покрыта волдырями, глаза широко раскрыты. Это женщина.
— Анимаги, — говорит она. — Они говорили, что возьмут реванш. Они говорили, что будут сжигать по деревне в ответ на каждый удар Мальфицио.
Она складывается пополам, зашедшись кашлем, но я едва замечаю это. Земля под моими ногами крутится слишком быстро.
Мы больше не встречаем выживших и находим лишь несколько почерневших тел, так что нам остается только надеяться, что большинство жителей деревни сумели убежать. Я сворачиваюсь на безопасном расстоянии, прижимаю колени к груди. Мои спутники осматривают дымящиеся руины, пытаясь найти что-то, что уцелело. Мне следовало бы им помочь, но у меня подвело живот, слезы бегут по щекам, и я так, так устала.
В эти последние недели я начала чувствовать себя полезной. Успех Мальфицио хранился сокровищем в моем сердце, я гордилась тем, как моя маленькая группа бунтарей смотрит на меня, ища вдохновения, ожидая указаний. Я позволила себе почувствовать себя опытной, такой взрослой. Как я была глупа.
Хакиан скажет мне, что на всех войнах бывают жертвы. Умберто будет уверять меня, что на мне нет вины. Оба они будут правы. Но сейчас я закрываю глаза, и тяжесть смерти давит мне на плечи.
— Элиза!
Я распахиваю глаза. Умберто бежит ко мне.
— Тебе уже легче дышать? — спрашивает он меня, его глаза круглы от беспокойства.
Я киваю.
