На экране перед пультом огромное, на всю стену, возникло лицо нашего Бога-Императора.
Вот все и закончилось. А может, и не начиналось?..
Мы рассаживавались по креслам.
– Теперь уже скоро, – успокоил нас Создатель. – Хочу спросить вас: знает ли кто-нибудь о планетоидах серии К-35000?
– Я слышал, – подтвердил Малипин.
– И я, – отозвался Исаев. – Но разве они еще существуют?
– Конечно, они ведь практически вечные. Но для тех, кто незнаком с проблемой, я скажу несколько слов. Итак, около двадцати тысяч лет назад цивилизация старой Земли создала несколько сот подобных планетоидов с искусственным мозгом той же серии. Вначале станции предназначались для стабилизации времени и пространства тех секторов галактики, где они были установлены. Все планетоиды, вернее, искусственный интеллект планетоидов до сих пор продолжают функционировать. Но после заката земной цивилизации и возникновения союзов миров приоритет задач, стоявших перед Мозгом любого планетоида, изменился. Мы сейчас отправимся к ближайшему планетоиду в седьмой сектор Альфы Водолея. Это и есть конечный пункт вашего путешествия.
– Что с нами будет? – спросил Илья.
– Все будет хорошо. Если вы все еще тревожитесь относительно своих ног, то уже не стоит. Будут вам ноги, а вам, – кивнул он Кочетову, – рука. Впрочем, это не важно, – неожиданно добавил он. – Прошу приготовиться к полету. Полет продлится двадцать семь минут по бортовому времени Счастливого пути.
Мигнув, лицо Создателя исчезло. Вместо него возникла панорама окрестностей дворца Императора. Абры уже уходили прочь, за ними потянулись арланы. Несколько человек и арланов все еще стояли у входной арки. Мне показалось, я различил Мстишу, рыжего Сангора. Скорее всего показалось.
Вдруг башня замка, расколовшись на лепестки, легла по сторонам. Мы медленно всплывали вверх, все выше и выше. Точечки людей, абров и арланов не изменили размеренного движения, из чего я заключил, что нас не видят и не слышат,
Сразу стало светлее – горизонт на обзорных экранах рухнул вниз. Всплыл и стал тонуть материк; темные участки леса, желтая степь, тут и там сверкающие капли озер – все быстро отдалялось, уменьшалось, растворялось в общем цветном фоне. Планета, будто мячик, отпрянула, открывая звезды, сначала бледные, потом ярче, пока экраны не засыпало искрящейся пылью.
Звездная пыль, дрогнув, размазалась по экрану, словно провели огромной кистью, – корабль прыгнул в межпространственный туннель, и в этом состоянии, которое и состоянием назвать было трудно, потому что там, где нет времени, не может быть ничего, в том числе и состояния, мы и летели. Но как-то все шло, и даже метроном отсчитывал бортовое время, что вообще-то было абсурдом, но это так.
Потом все пошло в обратном порядке. Появился расколотый по дуге чернильной тенью ослепительный полумесяц планетоида. Горизонта еще не было видно, корабль летел слишком высоко. Какая-то атмосфера все же здесь была; как всегда в полете с включенным антиметеоритным полем, возник и, по мере увеличения плотности поверхностных газов, все более усиливался едкий визг, все выше и противней, – и вдруг исчез, перейдя границу слышимости.
Планета качнулась; гладким мыльным пузырем мутно светился огромный купол внизу. Возник и метнулся прямо в глаза отраженный мяч солнца. Внезапно, еще ярче – сбоку и на долю секунды – мелькнуло второе, настоящее искусственное маленькое солнце: оба огненных шара еще пылали на внутренностях век, а корабль уже зашел на круговую орбиту.
Затем началось снижение. Сопротивление разряженной атмосферы больше никак не проявлялось. Поверхность планеты – мутный бриллиант с гладким вздутием защитного купола – лежала внизу, слегка покачиваясь, словно гигантский плот. Дистанция по приборам почти тысяча километров, чуть меньше. Видны были отдельные кристаллы – многогранные, высокие, низкие, – дистанция скрадывала размеры.
Еще ближе – и, словно песчаная рябь под водой, вся поверхность внизу покрылась сетью концентрических окружностей. Центр пестро переливающейся сети был где-то внизу, а по периметру огромного, пятидесятикилометрового круга, десятка два других, меньших – словно кольца радуги с птичьего полета Едко-зеленые, изумрудные по вершинам, в промежутках волны светились теплыми тонами спектра, но так же едко, с переливами: алые, оранжевые, желтые…
– Как красиво! – вдруг сказала Катенька, и все посмотрели на нее.
– Да, красиво, – подтвердил Малинин и взял жену за руку. Все как-то зашевелились; возглас Катеньки разрядил напряжение.
А внизу, в районе защитного поля, запульсировав, зеленые волны слились в огромный пузырь – дрожащий, переливающийся изумрудными оттенками. Такие же, однако меньшего размера, пузыри выросли по периметру. Они увеличивались, местами перекрывая друг друга, и там, где пульсирующая зелень отдавала голубизной, вытягивались тонкие синие нити. Медленно переплетаясь, они вдруг рванулись вверх, образуя горловину, все расширяющимся раструбом, охватившим наш корабль.
– Это каждый раз здесь подобный катаклизм или это в честь нашего прибытия? – иронично задал вопрос Исаев.
– Дорогой, не отвлекайся, – сказала Марго. – Смотри, как красиво!
Мы погружались в принимавшее нас поле. Вокруг, казалось, извергалось море огня, вулкан, фонтан ослепительных гейзеров, расцвеченный радужными переливами. И все бурлило, шипело, рвалось выше и выше.
Вдруг свет померк на мгновение, экраны потемнели, и тут же появилось строгое молодое очень правильное и красивое лицо, в котором без труда можно было признать робота, тут же представившегося:
– Меня зовут Персей. Я биоробот, управляющий станцией К – 15575. Рад видеть вас нашими гостями.
Вначале была тьма, и ватная тишина, и сырая рыхлость расползшегося сознания, и полное равнодушие перед следующим мигом возможных трансформации. Да вероятно, их и не было, этих трансформаций, потому что сознание мое еще не выделило себя как конечность в той бесконечности, что служила мне пристанищем. Я сам был этой бесконечностью, пугающей, словно пропасть, дно которой затянуто дымкой бездны Я разметался по Вселенной, заполняя пустоты тончайшей пленкой своего естества. Я был всем, и все было мной; плавали, бились, дробились песчинки, кванты, атомы. Гигантская спираль времени вплеталась в меня сотами ходов. И не было ничего конкретного, потому что не было ничего стоящего внимания. И негде было отыскать точку отсчета, потому что все было бесконечно и все существовало всегда, и я сам, являясь частицей и сутью этой необъятной вечности, растворялся в безликой освобожденности. И вечно пульсировали во мне Галактики, звезды, планеты…
