— Ей надо уснуть, — сказала Нимейн.
Адам склонился ко мне и посмотрел мне в глаза.
— Спи, Мерседес.
Я слишком устала, чтобы сопротивляться этому внушению, даже если бы хотела.
Я проснулась, ощущая в ноздрях запах Адама. В животе урчало. У меня не было времени удивляться обстановке. Я выскочила из кровати и успела добежать до туалета, чтобы меня вырвало в унитаз.
Вкус волшебных напитков с течением времени становится ужасным.
Заботливые руки убрали мои волосы с лица — хотя было уже поздно— и обтерли лицо влажной губкой. Кто-то надел на меня белье и футболку Адама.
— На этот раз ты хоть добралась до сортира, — прозаически заметил Бен. И, чтобы я совершенно уверилась, что это он, а не какой-то его более ласковый клон, добавил: — И хорошо. У нас почти кончились чистые простыни.
— Рада стараться, — сумела я сказать перед тем, как меня снова вывернуло — так сильно, что рвота шла не только изо рта, но и из носа. Когда все кончилось, я бы заплакала на полу, если бы мысль о том, что все это видит Бен, не была такой отталкивающей.
Он подождал, убедился, что можно вывести меня из ванной, и поднял меня — делая вид, что для этого нужны большие усилия. Он ведь вервольф и легко может поднять фортепиано. Моего веса недостаточно, чтобы он вспотел.
С удивительной ловкостью он снова уложил меня и укрыл.
— Эта иная сказала нам, что ты будешь много спать. Но рвота ее очень удивила. Говорит, это связано с твоей сопротивляемостью магии и с тем, что ты очень много выпила. Тебе лучше всего спать. — Он помолчал. — Если не хочешь есть.
Я повернула голову на подушке, чтобы он увидел мое лицо.
Он усмехнулся.
— Это хорошо: надоело убирать.
Когда я проснулась в следующий раз, было еще совсем темно, так что много времени пройти не могло. Я лежала неподвижно, сколько удавалось. Зная, что Бен в комнате, я не хотела привлекать его внимание. Не хотела, чтобы он смотрел на меня.
Тошнота больше не отвлекала меня, и в голове мелькали события прошлого вечера, те, что я могла ясно вспомнить, как в фильмах Эда Вуда[55]: настолько ужасные, что невозможно не смотреть. Хуже того, я чувствовала на себе запахи. Запахи волшебного напитка, крови… и Тима. Но хуже всего было сознание того, что я сделала… и чего не сделала.
Наконец я выбралась из кровати и на четвереньках доползла до двери ванной. Я не поднимала головы, и Бен должен был сообразить: я сознаю, что делаю.
Он подошел к двери раньше меня и открыл ее. Протокол требовал, чтобы я перевернулась и дала ему доступ к своему горлу и животу… но я больше не могла переносить свою уязвимость. Не сейчас. Может, если бы это был Адам…
— Бедняга, — негромко сказал он. — Иди почисться. Я постараюсь задержать остальных.
И он закрыл за мной дверь.
Я встала на дрожащие ноги и пустила горячую воду. Разделась и терла, терла кожу, но не могла избавиться от запасов. Наконец вышла из-под душа и стала рыться в шкафах Адама. Нашла три флакона одеколона, но ни один не пах им.
Наконец я использовала крем после бритья. Многочисленные заживающие порезы и новые ссадины, от цементного пола гаража, жгло, но по крайней мере крем заглушил запах Тима. Я не могла надеть только что сброшенную одежду, потому что она пахла… всем. Хотя футболка принадлежала Адаму, а остальное белье было из числа моего и я была уверена, что кто-то обмыл меня, прежде чем облачить в это: ведь я помнила, что была вся в крови.
Как только мне пришла в голову эта мысль, я вспомнила, как стояла в душе у Адама, а Хани говорила: «Все будет в порядке. Я только сотру это с тебя…»
Меня охватила паника, я схватила полотенце и дышала через него, пока паническое ощущение не ушло.
Итак, одежды нет, а стоять здесь дольше я не могу: кто-нибудь придет проверить.
Но койота никто ни о чем не будет спрашивать.
На короткое, страшное мгновение мне показалось, что я не смогу перемениться, а ведь перемена стала моей второй натурой.
«Ты должна оставаться человеком, Мерси. Мы в больнице, и ты должна еще немного побыть с нами». Голос Сэмюэля.
На полицию мне наплевать, и здесь не больница. Мою кожу покрыла шерсть, ногти превратились в когти. Перемена заняла больше времени, чем обычно, но наконец я стояла на четырех лапах. Заскулила про себя: выходить по-прежнему не хотелось.
Дверь открылась раньше, чем я смогла придумать что-нибудь еще. Ну и ладно: в ванной негде спрятаться даже койоту.
Бен принюхался.
— Крем после бритья? Недурно. Кто-то успел прокрутить простыни в стираное, постель я заправил. Так что белье теперь чистое.
Я поняла, что смотрю ему в лицо, поэтому опустила голову и поджала хвост.
— Вот как? — сказал он. — Мерси… — Он вздохнул. — Ну, неважно. Пойдем. Ложись в постель.
Я не хотела спать, но свернулась на чистых простынях и стала ждать, когда Бен выйдет, чтобы я могла сбежать… куда-нибудь. Домой идти я не могла: там Сэмюэль, и он знает.
Все знают. Тим был прав: отныне я одна.
Я должна пойти в воду… Но это неправильно. Так поступил мой приемный отец. Нет, я никогда не убью себя, не поступлю с другими так, как он поступил со мной.
Немного погодя дверь открылась, и вошел Адам. У него, должно быть, не было времени хорошо умыться, потому что от него слабо пахло кровью Тима и напитком, который Тим заставлял меня пить. Меня вырвало на него, вспомнила я с огорчительной четкостью.
— Зи освободят, как только оформят все документы, — сказал Адам. Должно быть, он говорил с Беном — я притворилась, что крепко сплю. Целую минуту Адам больше ничего не говорил, как будто ждал ответа. Потом вздохнул. — Пойду под душ. Когда выйду, у тебя будет перерыв.
Бен подождал, пока в душе не зашумела вода, и заговорил.
— Не знаю, много ли ты помнишь. Эта женщина из малого народа хотела забрать волшебные предметы и уйти до прихода полиции, но Адам решил, что ее рассказ необходим, чтобы убедить полицию в полной невиновности гремлина. И что у тебя были причины убить Тима. Поэтому он показал ей запись, и она передумала и вернула несколько предметов, доказывающих твою невиновность. На нее произвело большое впечатление, как ты сопротивлялась влиянию кубка.
Я плотнее закрыла хвостом морду. Я не сопротивлялась, до самого последнего мгновения… Я позволила Тиму… Я хотела его. На мгновение я почувствовала все воздействие его красоты, как тогда.
— Тш-ш-ш, — сказал Бен, бросив беспокойный взгляд в сторону ванной. — Лежи тихо. Он на грани, и мы не хотим, чтобы он сорвался.