— Не подашь лепешки — разобьем окошки! — выводила девушка, звонко и чисто, впору заслушаться.
— Не подашь пирога — сведем корову за рога…
Эдгар представил себе принцессу, крадущейся, аки тать в ночи, за чужой коровой, и едва не расхохотался в голос. Стеснение сразу пропало без остатка. Он бодро колотил в бубен, пока девушка пела славословия добрым хозяевам, вынесшим медовую ковригу и пару сребрушек. От этого дома они пошли к следующему, потом еще и еще. Эдгар довольно быстро наловчился подпевать — в два голоса выходило веселее. Мешок, вынутый принцессой из недр плаща, потихоньку наполнялся.
— Куда потом это все? — тихонько поинтересовался ученый.
— Вернемся — посмотрим. Что-то сразу съедим, я проголодалась, что-то они, — легкий кивок в сторону стражи. — Возьмут. Деньги все им отдам… или тебе надо?
— Зачем? — пожал плечами ученый. — Живу на всем готовом.
— Как знаешь. Остальное велю утром нищим раздать… Давай еще вон по той улице пройдем дома три — и хватит.
— Туда не стоит, госпожа. — Раздалось из-за спины.
Пожалуй, заговори вдруг одна из дворцовых статуй, Эдгар удивился бы меньше. Принцесса оглянулась.
— Почему?
— В той части города пошаливают. Беды бы не вышло.
Девушка чуть наклонила голову, глядя снизу вверх на невозмутимого стража. Помолчала.
— Хорошо.
Показалось Эдгару, или она вздохнула?
— Тогда пойдем обратно. Повеселились, и будет.
Дворец все еще гулял. Принцесса, как и обещала, отдала одному из стражей (старшему — решил про себя Эдгар) все, что оказалось в поясном кармашке, раскрыла мешок, позволяя выбрать, что душе угодно.
— Можно посидеть у тебя? — спросила она Эдгара, когда воины, откланявшись, удалились. — Еды вдосталь, спать я пока не хочу.
— Как прикажешь, принцесса.
— Не прикажу.
— Хорошо, Талья. — Он улыбнулся. Признаться, после такой прогулки спать не хотелось. — Давай посмотрим, что мы добыли.
Она зарылась в мешок, точно ребенок в подарки, щебеча что-то восхищенное и невразумительное. Потом они вместе разыскали прислугу, отдав лишнее и приказав принести горячего вина с пряностями — в самый раз после морозца. Цветастые плащи, кажется, остались лежать там же, где принцесса разбирала мешок — впрочем, беспокоиться о них ни девушка, ни тем паче Эдгар не собирались. Будут утром во дворце прибирать — найдут.
Они почти не разговаривали. Молчание, такое уютное, умиротворяющее, треск поленьев, терпкий запах горячего вина, почти не пьянящего. Сажу с лица принцесса давно оттерла и снова стала похожа на себя. Разве что сейчас она казалась странно притихшей — устала, наверное, поброди-ка столько, да еще с песнями и прибаутками.
— Спасибо. — Сказала она, отставляя кубок.
— За что? — удивился Эдгар.
— Неважно… Давай еще ненадолго выйдем во двор. Хочу посмотреть на снег, завтра его уже не будет.
Эдгар достал теплый плащ, накинул ей на плечи.
— А ты?
— Я привычный. — Он улыбнулся. — Дома холода бывали такие, что стены к утру покрывались инеем.
— Бррр. — Она поежилась. — Поэтому ты не любишь снег?
— Да.
В дворцовом парке уже никого не было. Крупные хлопья в полной тишине падали с неба. Принцесса подставила руку, снежинки медленно опускались на ладонь и тут же таяли.
— В самом деле не мерзнешь? Не хотелось бы, чтобы ты слег.
— Было бы из-за чего.
Он и вправду не чувствовал холода после жара камина и горячего вина. Эдгар зачерпнул снега, собирая в комок. Запустил получившийся снежок в стоящий поодаль платан, попал, рассмеялся непонятно чему.
— Я тоже хочу! — Принцесса ничтоже сумняшеся сунулась было в ближайший сугроб, тут же выскочила оттуда, стряхивая с рук снег и потешно вереща.
— Ты почему не предупредил, что холодно!
Он снова рассмеялся, взял маленькие ладошки в свои, согревая.
— Так лучше?
— Да…
Она смотрела снизу вверх, замерев, точно завороженная. Эдгару захотелось отвести с лица темную прядь, коснуться щеки. Он протянул руку — и вздрогнул, просыпаясь. Выпустил девичьи пальцы, шагнул назад.
— Прошу прощения, принцесса, я забылся.
На ее лице улыбка сменилась разочарованием, а еще через миг маска холодного достоинства закрыла собой все остальное.
— Ступай. Я вернусь. Одна.
До возвращения Амикама время оставалось, и Рамон решил показать девушке замок. По большому счету, хвастаться нечем: голые стены, ни мебели толком, ни половиков, ни гобеленов. Правда, здесь не ткали гобелены, завешивая стены богато расшитыми занавесками — хотя и их не было. Стыдиться, впрочем, тоже нечего: стены есть, крыша над головой есть, остальное будет, пускай и не сразу.
Рыцарь прекрасно понимал, что хвастаясь отстроенным замком походил на мальчишку, увлеченно показывающего подружке сокровища: мраморный шарик, майского жука в коробочке, кусок цветной мозаики, подобранный у храма… Но Лие было интересно, или она делала вид, что интересно, заглядывая всюду. И Рамон показывал амбар, и хлев, и конюшню и кузню…
— Доброе место. — Сказала Лия, когда они вылезли из погреба, тоже, кстати, не пустого. — Мне нравится.
— Тогда пойдем в дом.
И глядя, как девушка бродит по комнатам, внимательно изучая все вокруг, гладит толстые бревна, едва не прижимаясь к ним щекой, что-то шепчет под нос, Рамон отчетливо понял, что хотел бы привести ее в дом хозяйкой. Полноправной хозяйкой. Чтобы оторвавшись на миг от дел можно было перекинуться парой слов, а вечером встречаться за трапезой. Чтобы было к кому возвращаться из похода. Хотел бы. И привел бы. Если бы не знал, что девочка слишком скоро станет вдовой. И что сын, буде родится, понесет проклятье.
Нет уж, пусть все идет, как идет. Того, что отпущено судьбой он никому не отдаст. И как же хорошо, что здесь не понимают, что такое «незаконнорожденный». А то, что сын или дочь, если будет, станет звать отцом кого-то другого — какая, к бесам, разница?
— Что случилось?
— О чем ты? — Рамон улыбнулся. Выругался про себя — нашел время размышлять. Напугал девочку кислой мордой, вон, голос дрожит.
— Ты смотрел так… словно прощался. Что случилось?
— Да ничего не случилось.
Действительно, ничего. Все, что могло, случилось давным-давно, и ничего уже не изменить.
— Правда. — Он привлек девушку к себе. — Ну чего ты всполошилась… маленькая моя.
— Не знаю. — Лия спрятала лицо у него на груди. — Показалось, наверное. Прости.
Рыцарь приподнял ее подбородок, поцеловал. Прошептал:
— А я еще не показал тебе спальню.
