Шелковая рубашка немного жгла кожу - ощущением того, что когда-то ее носил Беллиан. Я решила не зацикливаться на короле, с благодарностью подумала о том, что хотя бы Иелиан радует своим поведением (пожалуй, единственный, не считая Желларна и красавчика Тилерна), и в нетерпении стала обходить комнату по периметру. Попала, что ни говори. Странность, но в покоях Белло были только пейзажи, все в одних и тех же печальных, холодных тонах. Ни портретов родителей и брата, ни собственного изображения... Даже жутко как-то. Мой взгляд остановился на довольно большой картине, изображавшей дорогу, ведущую в никуда. Я мгновение помедлила и решила, что неплохо бы проверить, не скрывает ли она каких тайн. Пошевелила пальцами, с досадой помянула демонов - и застыла в недоумении. Два дня без магии, совсем не смешно. Можно, конечно, и по-другому. Я подтащила тяжеленное кресло к стене, залезла на него и взялась за раму руками. На мое удивление, картина подалась довольно легко. Прокляв все на свете, я с трудом сняла ее со стены, поставила на пол, и - о диво - моему взору открылся секретный лаз. Я с опаской кинула в него перстень с сапфирами. Ничего не случилось, поэтому я взялась руками за край, с некоторым трудом подтянулась и оказалась внутри. Честно говоря, лаз был сырой и не особенно комфортный, но меня это не заботило. Я поискала перстень, нащупала его и поползла вперед, размышляя о том, что брюкам пришел конец, равно, как и моим ладоням, а вот рубашка и кушак при определенной ловкости могли и выдержаит. Еще я мгновенно вспомнила о возобновлении физических тренировок на убой, которые мы радостно прекратили, переступив порог Академии. Мало ли как жизнь повернется, а без магии, оказывается, все далеко не так просто.
Преподаватели были правы. Они все, как один, горой стояли за то, чтобы мы каждый день пробегали по несколько лиг. А раз в пару месяцев забрасывали нас в какие-нибудь руины и наказывали выбираться самим. Мы возвращались грязные, оборванные и злые, но при этом способные отстоять себя. Спустя год меня вымотала банальная беготня по стеллажам. Кто-то там из великих магов прошлого сказал, что самый изощренный колдун становится никем, как только у него иссякает магия. Но ведь можно же бороться и другими способами? Цепляться за жизнь - не все равно ли чем?
Ход вел куда-то наверх. Я, ругаясь на чем свет стоит и попеременно поминая то богов несчастий, то демонов, все же продвигалась вперед, поминутно цепляясь за острые выступы. Поворачивать обратно уже точно было бесполезно. Тьма царила непроглядная. Через несколько минут непростого пути я стукнулась головой о что-то твердое. Поводила руками: впереди явно была какая-то преграда. Я слегка надавила на стенку, и она поддалась. В лаз хлынул свет. Я с удивлением обнаружила, что проход расширился донельзя, и теперь совершенно необязательно сидеть, согнувшись в три погибели. Расположившись поудобнее, я толкнула препятствие посильнее. Оно упало вниз с жутким грохотом.
Несколько мгновений я просто сидела и моргала. Передо мной, судя по всему, был тот самый кабинет, где Белло нашел злосчастный договор с Акероителью. Я вылезла из тайного хода и осмотрелась. У меня на мгновение появилось какое-то нехорошее чувство, и фиолетовый наруч на запястье, кажется, мигнул. Я обозрела стену, на которой, по словам Эла, находилась крамольная картина - и наконец-то обнаружила родителей Белло. Высокого отца с благородными чертами лица и совсем маленькую мать, редкую красавицу. Меня на мгновение захлестнули эмоции, но я приказала себе не расклеиваться. Отсутствие магии влияло на меня довольно сильно, а ведь пошли только первые сутки. Я помотала головой, невольно провела руками по темно-фиолетовому шелку рубашки - и сама испугалась этого жеста. Надо было срочно возвращаться в покои короля, переодеваться в свои вещи и под страхом смерти никому не рассказывать о том, что натворила. В голову вдруг постучалась интересная мысль - почитать архив. И не тот, что успел побывать у меня в руках, а настоящий, с важными документами. Наверное, на это нужно было испросить разрешение Белло, но, в конце концов, раз уж я все равно была тут... С намерением хотя бы пролистать документы я направилась к письменному столу, но у двери внезапно раздался непозволительно громкий гомон, в котором при желании легко различались: занудное бормотание Себа (он уже тут?), категоричные рубленые фразы Эллорна и спокойный голос короля. Похолодев, я поняла, что, видимо, снесла какую-то защиту, и рванула обратно к тайному ходу, по пути хватая с пола картину, призванную его загораживать. Сначала повесить, потом отодвинуть - и влезть. Сказано - сделано. Я пристроила картину на место, оглянулась на дверь (голоса, меж тем, не стихали, непонятно, почему еще не ворвались внутрь, принцы-то у меня горячие, им только намекни на угрозу) и собралась ползти к покоям. Пальцы проскользнули по раме, и портрет остался висеть на месте. Я, не веря своим глазам, попробовала еще раз, потом еще раз и еще раз. Рука будто пролетала сквозь золото отделки, но дело было не в этом. С картины на меня смотрела всем известная прожигательница жизни на балах, леди Лаэнкантана. Дверь начали ломать, и я - от нечего делать - залезла под стол, ни на что особенно не надеясь и пытаясь осознать тот факт, что подле портретов матери и отца Белло держит мое изображение.
На первом курсе на наше суровое и сугубо мужественное отделение припорхала преподавательница с соседнего - развивать вкус. Мы возмущенно погалдели, сходили пожаловаться к Баерадэру, отвечавшему за все, выяснили, что ему на художественное воспитание наплевать, лишь бы магии не мешало. Делать было нечего: целый час каждые два дня мы стали убивать на всякие глупости. Уже через неделю, блистая и светясь, она задала на дом создать что-то своими руками без применения магии. Мы снова заглянули к Баерадэру. Тот обучал третьекурсников какому-то страшному спеллу и не преминул запустить им в нас. Вопрос временно снялся с повестки дня. Мы пропустили пару занятий, получили нагоняй от Кеддэрна и окончательно прокляли все эти тонкие материи. Для перевода на второй курс нам теперь требовалось одобрение этой странной дамы с труднозапоминаемым именем. Первым сломался Эллорн, принес с собой нечто прямоугольное, завернутое в зеленый шелк и разошелся минут на десять про то, как любит писать картины. Мы слушали, раскрыв рты. После этого он взял да и сдернул покрывало. Портрет, по его словам, изображал юную прожигательницу жизни на балах. Все было просто замечательно, краски, тона, богатство наряда слегка порочной юной девы. У картины нашелся только один недостаток: прожигательница имела мое лицо. Мою улыбку. Мои руки. В общем, была целиком и полностью списана с меня. Белло ехидно поинтересовался, позировала ли я лорду обнаженной или все еще впереди, Эллорн попытался объяснить, что мы с ним лишь однажды парой слов перекинулись, просто моя внешность ему показалась подходящей, Белло сказал какую-то гадость, и началась самая настоящая драка. После чего занятия по развитию вкуса нам быстренько отменили. Преподавательница, оказывается, не знала, как разнимать двух здоровых парней и, немного подумав, завалилась в обморок. Бросаться под перекрестный огонь из заклинаний пришлось мне.
