Марина взялась распаковывать чемоданы и развешивать вещи в шкафу, а Юля отправилась навестить здешние банно-ванные удобства. Ванна в доме тетушки имелась. В выложенной кафелем комнате стояла стилизованная под старину емкость на бронзовых львиных лапах. На полочке возле ванны разместился целый выводок свечей в разных подсвечниках. («Стильно!» – решила Юля.) За зеркальной дверцей шкафчика обнаружились шампуни, гели, бальзамы и прочие радости женского бытия.
– Ага, – сказала Юля. – Шикарно смотрится.
Она повернула кран-смеситель, вода гулко полилась в ванну. И тут до Юли донесся приглушенный, но всё-таки весьма мощный Маринин визг.
Оставив ванну, Юля по лестнице чуть ли не взлетела на второй этаж. Распахнула дверь в спальню.
– Что случилось?!
Марина стояла у старинного зеркала белая, как мука высшего сорта.
– Зеркало, Юлька… Паук!
Юля подошла и посмотрела на зеркало. Ничего особенного. Никакого паука нигде не было видно. Вероятно, он до смерти испугался Маринкиного визга и почел за лучшее скрыться бегством.
– Нет никакого паука, – сердито сказала Юля подруге. – Что ты как маленькая!
– Был паук, – стояла на своем Марина. – Огромный просто. Черный. Мохнатый. Я перед зеркалом стояла, а он откуда-то на ниточке спустился…
– На паутинке.
– Что?
– На паутинке. У пауков нет ниточек, одни паутинки.
– Паутинка, ниточка, какая, на фиг, разница! Главное, он повис у меня перед глазами и лапами шевелит.
– А дальше?
– А дальше я заорала.
– А паук что?
– Он на подзеркальник прыгнул. И веришь, Юлька, он прямо в зеркало влез. Прямо туда!
Марина дрожащим пальчиком указала куда. Юлька всмотрелась пристальнее.
– Там нет ни трещины, ни щели, – резонно сказала она. – Паук не мог туда проскочить. Если он только не какой-нибудь фантастический паук, который ходит сквозь зеркала и стены… Успокойся, Маринка. Ой! У меня же ванна наполняется! Чур, ты моешься после меня!
Юля скоренько переоделась в купальный халатик, взяла свои полотенца и прочие банные принадлежности и поскакала к двери.
– Юль! – остановил ее жалобный возглас. – Я боюсь оставаться одна.
– Прекрати эти глупости, Маринка, – строго сказала Юля и даже поразилась взрослости своего голоса. – У тебя глюки от переутомления. Сейчас вымоемся, потом поужинаем, и спать. И никакие пауки тебе больше не будут мерещиться.
– Но он был, был!
– Ага. А еще здесь был Джонни Депп и давал тебе автограф, – хмыкнула Юля и принялась спускаться. Джонни Деппом она очень правильно вернула подругу к реальной жизни. Джонни Депп был Марининой платонической любовью, и стоило ей переключиться на его многочисленные таланты и достоинства, как никакие пауки, а также торнадо, землетрясения и маньяки Марине были не страшны. Так что теперь Юля могла за нервную систему подруги не опасаться.
Юля выкупалась, спустила воду и принялась набирать ванну для Марины. Приятная расслабленность и довольство жизнью заключили ее в свои объятия. Юля по натуре была оптимисткой и в любой ситуации могла найти нечто приятное для собственного бытия. Сейчас ее даже радовало отсутствие тетушки. Как славно, что этот вечер они с Мариной проведут вдвоем, попивая чай на террасе и вдыхая аромат здешних цветов, а не отвечая на бесконечные тетины вопросы насчет университетской жизни, видов на будущее и подобного прочего.
– Маринка! – крикнула Юля. – Иди, я тебе ванну набрала! А я пойду ужин готовить! Маринка! Ты что, опять паука обнаружила?!
– Угу-гу-у-у-у! – ответило Юле утробное жутковатое эхо.
По спине девушки пробежал холодок. Наша героиня, безусловно, была героиней храброй и не подверженной неврастении, но в десять часов вечера, да еще после ванны, нервы расшалятся даже у святого, если он в ответ на свои вполне нормальные слова будет получать такой вот малопристойный вой.
– Я сейчас кому-то сверну шею, – пообещала Юля, заматывая свои длинные мокрые волосы махровым полотенцем. – Сейчас все здешние укальщики и угугукальщики у меня начнут обливаться горючими слезами. Маринка! В последний раз зову!
– У-у-у-у-у-у-у! – заметалось по всему дому.
– Так, – поджала губы Юля и решительно взяла в руку тяжелый флакон с шампунем.
В комнате на втором этаже Марины не оказалось. Юля на всякий случай, смеясь сама над собой, заглянула в платяной шкаф, но там обретались только их с Мариной платьица, блузочки и джинсы.
– Маринку утащили привидения, – пробормотала Юля и спустилась.
Привидения оказались ни при чем. Марина обрелась в кухне, где она самозабвенно уплетала зефир.
– Чудо ты мое, – сказала подруге Юля. – Я тебя по всему дому ищу, зову.
– Я не слышала, как ты меня зовешь.
– Ой, хватит врать! А выл кто?
– Выл? Это не я!
– Маринка, врешь ты неубедительно и вяло. Ну конечно, это выли местные призраки. Иди-ка ты мыться. И хватит лопать зефир, ты потолстеешь! На ужин скормлю тебе один кефир!
Маринка хихикнула и отправилась купаться. Юля включила свет на кухне (сумерки стали уже совсем плотными), поставила на плиту чайник и принялась тщательно изучать содержимое холодильника. Через минуту она уже была с добычей – диетический творог «Поющая корова», сливки «Щедровские» и упаковка йогуртов местного производства. Под нехитрую песенку чайника Юля символически сервировала стол, и тут ей взбрело в голову выйти в сад – сорвать два-три цветка, чтобы украсить ими их скромную вечернюю трапезу.
Юля не стала переодеваться, а вышла на крыльцо в купальном халате. Щедровский вечер окутал ее теплом, уютным и мягким, как плюшевая игрушка. Юля обошла дом и попала в сад. Здесь было совсем темно, но в этой темноте белели звездочки душистого табака, пышные шапки флоксов и гортензий, гордые венчики королевских белых лилий. Юля сделала еще несколько шагов (трава нежно и шелковисто щекотала ее ноги) и попала в розарий.
Это она определила по аромату, сошедшему на нее как небесная благодать. А потом глаза, привыкшие к темноте, различили темные и белые розы, крупные, напитавшиеся росой. Над розами кружились светлячки, придавая картине сказочную атмосферу. Нет, сорвать такую розу было бы святотатством. Юля подышала немного пьянящим розовым ароматом и повернула обратно.
И, сделав шаг, наткнулась на обросшую мхом бревенчатую стену!
– Что такое? – прошептала Юля. – Этой стены здесь не может быть! Ее ведь не было, и значит… Это мне мерещится!
– Угу-уг-угу-у! – вкрадчиво, будто здороваясь, прозвучало рядом. Юля вздрогнула и повернула голову. Никакого сада не было. Вместо сада она увидела кладбище со стройными рядами освещенных луной надгробных плит. На ближайшую из этих плит села огромная сова и смотрела на Юлю желтыми, горящими как габаритные огни глазами.
– Не верю! – топнула ножкой Юля. – Это мне мерещится! Этого быть не может!
– Уг-угу-уг? – поинтересовалась сова и мигнула.
– Не может быть, и всё! – сказала сове Юля. – Пошла прочь!
Сова сверкнула глазами так, что Юля поневоле зажмурилась. А когда разожмурилась, действительно ничего ужасного и непонятного не было – ни бревенчатой стены, поросшей мхом, ни кладбища, ни глазастой совы. Был сад, был прелестный цветник, воздух пах цветами, и в двух шагах был тетин дом. Юля всё-таки решилась и сорвала три гортензии – не говорить же Маринке, что ее поход окончился непонятным мороком. Тем более что Маринка девица и без того дерганая.
Юля вошла в кухню. Марина уже искупалась и теперь в такой же, как у Юли, чалме на волосах заваривала чай. Увидев букет, она ахнула:
– Какая прелесть! Что это за цветы?
– По-моему, гортензии. Поставим в вазу, будет украшать стол. Знаешь как в саду здорово? Завтра утром обязательно в нем побываем!
Юля говорила это, кривя душой. Сова и кладбище еще не стерлись из ее памяти. Но она надеялась, что призраки, назойливо одолевавшие их с Мариной вечером, с утра исчезнут и станут ничем не примечательным воспоминанием.
Ваза нашлась на подоконнике. Юля поставила в нее гортензии, водрузила вазу на стол, и они с Мариной принялись пить чай, заедая его творогом со сливками. В саду выводила трели какая-то птица (явно не сова). Марина налегала на зефир с непонятной страстью. Юля вспомнила, как в столице подруга постоянно сидела на диетах, и засмеялась:
