— Забери, пожалуйста, стакан…
И снова теряет сознание.
Забрав из обмякшей руки Креслина стакан, Мегера касается пальцами его жаркого, влажного лба и вздрагивает от боли, пронзившей ее, как только растворились барьеры.
По щекам ее струятся слезы.
— Почему? Будь ты проклята, дражайшая сестрица!
Потерев лоб, девушка накидывает плащ и бредет впотьмах в капитанскую каюту, чтобы снова позвать Клерриса.
Когда Креслин просыпается во второй раз, в каюте уже светло, насколько это возможно в пасмурный, дождливый день. Он слышит голоса, но не открывает глаз и не шевелится.
— У него нет ни малейшего представления… — слышит юноша напряженный шепот Мегеры. Клеррис молчит, однако Креслин улавливает, что он качает головой. — И я подумала, что дражайшая сестрица жестока…
— На Крыше Мира мужчинам не придают значения… — Клеррис обрывает фразу и, помолчав, добавляет с особенным нажимом в голосе: — Я все-таки надеюсь, что наш спящий друг вот-вот присоединится к нам.
— Как долго я спал? — спрашивает Креслин сипло. Он осторожно садится на койке, памятуя о низком потолке.
— Всего лишь целый день, — улыбается Черный маг.
— Пить хочется…
Клеррис подает стакан сока, но в сок подмешано что-то еще. Не горькое, не сладкое… просто нечто иное.
— Что это?
— Подкрепляющая добавка. Ее используют целители. В последнее время ты подвергаешь свое тело слишком большим нагрузкам. И тело, и сознание. Выпей, тебе пойдет на пользу.
Потягивая маленькими глоточками лекарственную смесь, Креслин спрашивает:
— Скоро мы доберемся до Края Земли?
— Если верить Фрейгру, то завтра утром.
— Фрейгр сейчас малость брюзжит, — с легкой улыбкой добавляет Мегера.
— Почему? Из-за дождя?
— Отчасти, но не это главное. Он до смерти боится, как бы ты не умер, и втайне надеется, что ты умрешь. А оттого злится — и на тебя, и на себя, и на весь свет.
— Мне лучше, — заявляет Креслин, отпив еще глоток, и вытягивается настолько, насколько позволяет койка. — Только все тело затекло.
— Никто не настаивает, чтобы ты лежал на этой койке, — отзывается Мегера.
Креслин осторожно слезает. Он чувствует себя до омерзения грязным.
— Я пойду умоюсь.
— А силенок-то хватит?
— Хватит не хватит, но от меня воняет, и мне это не нравится, — юноша берет полотенце и бритву и открывает дверь.
Дверь закрывается за ним прежде, чем Мегера успевает заговорить.
— Он невыносим!
Клеррис молчит, задумчиво потягивая сок и прислушиваясь к стуку дождя по палубному пастилу.
«Грифон» легко бежит по длинным волнам; качка едва заметна, так что желудок Креслина не испытывает особых затруднений, и юноша в состоянии получить удовольствие от завтрака, состоящего из ананасов, галет и сока. Позади корабля и прямо над ним висят темные тучи. И чем дальше к западу, тем они темнее. Но за шлюпом они больше не следуют.
Стоя у борта, Креслин всматривается в виднеющееся далеко впереди, чуть справа по курсу, пятно, похожее на сгусток тьмы. Воздух, несмотря на нависшие облака, свеж, и насыщенно-темная вода начинает приобретать зеленый оттенок. Через некоторое время к юноше подходит Клеррис.
Мегера стоит в стороне от Креслина, положив одну руку на истертую древесину борта, а другую — на протянувшийся к фок-мачте трос. На ней выцветший серый дорожный плащ, блеклость которого лишь подчеркивает пламя ее волос и блеск глаз.
Креслин старается не смотреть в ее строну, зная, что стоит ему задержать на ней взгляд — и Мегера это почувствует. Его взгляд скользит за корму, устремляясь к северо-западному горизонту. Облака уже не гонятся за ним, как это было и в Слиго, и в Монтгрене. Почему?
— Почему бы тебе не попытаться это выяснить? — с лукавой улыбкой говорит Клеррис.
— Так ведь это, наверное, непросто.
— Жизнь вообще непроста, — холодно заявляет со своего места Мегера, но Креслин, не обращая внимания на ее слова, уже тянется к ветрам. Сознание как бы раздваивается: он ощущает себя сразу и стоящим на мягко покачивающейся палубе, и парящим в небе далеко позади корабля. В первый раз юноша старается увидеть не землю с высоты ветров, а сами ветра, хотя, конечно, слово «увидеть» может быть применимо к этому чувству лишь условно. Сливаясь с ними сознанием, он улавливает препятствия и кружения, жар и холод, восходящие и нисходящие потоки, в том числе и студеные, изо дня в день почти касающиеся Крыши Мира.
Сколько времени пребывал юноша в состоянии раздвоенности, ему неведомо, но когда он вновь ощущает себя стоящим на палубе, в облачной крыше появляются голубые просветы.
— Они заблокированы… — начинает он и лишь потом замечает, что ни Клерриса, ни Мегеры рядом с ним нет: они отошли к бушприту и любуются дельфином.
Юноша с серебряными волосами со вздохом направляется к ним.
— Ну разве не прелесть? — говорит Мегера, с улыбкой провожая взглядом дельфина, сделавшего последний прыжок и ушедшего вниз, под темно-зеленую воду.
— Это самка?
— Кто знает, — откликается Клеррис.
— Я знаю, — возражает Мегера. — Я чувствую в ней женское начало.
— Наверное, ты права, — соглашается Креслин.
— Ну, что ты выяснил? — спрашивает у юноши Черный маг.
— Южные ветра сильнее. Низкие ветра, и это притом, что нет ничего мощнее верхних потоков. То, как эти низкие ветра веют над заливом, каким-то образом… каким — я пока не понял… но это связано с пустынями на Отшельничьем. Особенно с южной частью острова. Но и с северными холмами тоже.
— Горы и пустыни всегда оказывают сильное воздействие на ветра и вообще на погоду. Так же, как и моря. Это связано с особенностями нагревания и охлаждения воздуха.
Клеррис смотрит на юг, туда, где увиденное Креслином ранее темное пятно уже приобрело очертания скалистой прибрежной линии.
Креслину хотелось бы услышать побольше, но Черный маг имеет привычку говорить исключительно то, что находит нужным. «Возможно, эту неплохую привычку следует перенять», — думает юноша. Его удивляет, как может маг называть каменистые возвышенности на острове «горами». Ведь все эти холмы и утесы в сравнении не только с Закатными, но и с Рассветными Отрогами представляют собой не более чем кочки.
— Может быть, ты помнишь, что теплый воздух легче холодного, — говорит Клеррис и, отвернувшись от юноши, идет к штурвалу, где рядом с рулевым стоит Фрейгр.
Креслин все еще качает головой, когда к нему обращается Мегера:
— Ты еще не привык к сложностям.
— Ты права. Хотя, похоже, многие люди усложняют все гораздо больше, чем следует.
— Это потому, что люди в большинстве своем отнюдь не просты. Во всяком случае, сумевшие повзрослеть.
