Ошеломленный Карл снова сел рядом с рыцарем.
– Ты думал бежать? – спросил фон Маргур.
– Я… – Карл подался вперед, опасаясь, что их кто-нибудь услышит.
– Конечно нет. Глупый вопрос, – сказал фон Маргур. – Чар слишком глубоко забрался в тебя. Этот глаз. Это действительно – нечто.
– Как ты… – начал Карл. – Я думаю, Чар и тебя изменил, сир, – закончил он.
– О да, Карл, изменил, – вздохнул слепой рыцарь. – Еще как изменил.
Карл встал и попрощался. Ему надо было глотнуть свежего воздуха.
– Рад был с тобой повидаться, Карл, – сказал фон Маргур.
Медленно тянулись зимние месяцы. В короткие зимние дни варвары отсыпались, мерились друг с другом силой и посещали храм. Но ночам они пировали и буянили.
Чегрум почти не показывался в зале. Казалось, молодой шаман поселился в храме.
Карл проводил время в разговорах с варварами, практиковался в стрельбе из лука в ясные дни. Барлас дал ему замечательный лук, один из тех, что они собирали под Вольфенбургом. На закате Карл присоединялся к пирующим и слушал их истории. Однажды Улдин привлек внимание всего зала, описывая битву древних курганцев, конец его истории вызвал шквал аплодисментов и грохот сотен кулаков по столам. Эслинги распевали свои грустные, пронзительные саги. Долганы танцевали смертоносные танцы с мечами.
Временами, чаще уже разогревшись самогоном, Карл откликался на бессловесные приглашения жриц храма. Он не знал их имен и никогда не видел их лиц – в комнатах, куда его уводили жрицы, было темно и густо пахло сожженными семенами, такими же, какие жег Хинн в зале мертвого города кислевитов, имени которого Карл так и не узнал. Утром Карл просыпался в одиночестве, вдыхал холодный мускусный воздух, в голове у него были лишь смутные обрывки воспоминаний о проведенной со жрицей ночи.
Иногда он пировал за одним столом с долганами. Он был для них как брат… Даже больше чем брат, потому что они относились к нему с благоговением. Долганы рассказали ему о своем боге Тзинтче, о том, как он правит миром, изменяя его. Карл пытался им объяснить, насколько все это для него странно и непривычно, ведь он родился в другом мире. Казалось, никого из долганов не настораживало то, что он сын врага.
– Все меняется, – сказал ему Брока. – Все, Карл-Азитзин. Наша правда зависит от того, что с нами в этот момент происходит. Мы никогда не цепляемся за правду или какие-то там ценности, потому что это может затмить для нас образ Тзинтча. Только то, что меняется, становится больше и сильнее в этом мире. То, что не изменяется, разрушается и не может существовать вечно.
Это была подходящая философия для кочевников, которые всегда находятся в движении и не порождают ничего постоянного. Карлу нравился Брока и компания долганов, они были щедрыми и открытыми к общению. Однако он напрягся, когда заметил – это было во второй половине зимы, – что карие глаза Броки стали голубыми.
Когда Карл уходил из зала, чтобы попрактиковаться в стрельбе из лука, его всегда сопровождал кто-нибудь из отряда Улдина. Обычно это был Эфгул со своей неизменной флягой самогона, или Барлас, или Хзаер. Видимо, они всерьез решили охранять Карла.
Никакой угрозы от Онса Олкера не исходило, правда, воины отряда Улдина почти не общались с воинами Блейды. После первой ночи в зале Карл больше ни разу не разговаривал с фон Маргуром. Иногда он замечал рыцаря, тот всегда держался особняком.
Улдин укорял Карла за то, что он не посещает храм. Хитвождя это всерьез раздражало, словно из-за отказа Карла удача отвернется от его отряда. Карл пообещал пойти в храм с наступлением оттепели, когда придет время покинуть Чамон Дарек.
Год завершился. Дни стали длиннее, в небе над негаснущим синим огнем на вершине кургана сверкало и переливалось северное сияние. В заснеженных лесах вокруг Чамон Дарека выли волки.
Карл сознавал, что должен посетить храм до того, как покинет святое место курганцев. Жрицы нашептывали ему об этом, когда он спал.
Варвары не переставали пировать. Сытная еда и обильная выпивка уже не радовали, как в первые дни, и Карл заскучал по суровой жизни всадника. Лир и Хзаер, сидя за столом, спорили, сколько они еще пробудут в Чамон Дареке. Лир утверждал, что неделю. Хзаер настаивал, что две. Ускел и Эфгул сообща решили, что до наступления оттепели, когда можно будет отправиться в путь, луна еще один раз станет полной и один раз превратится в тонкий серп.
– Карл-Азитзин! – шепнул кто-то за спиной Карла. Это был Чегрум. Шаман исхудал и был болезненно-бледен. Он старался не смотреть Карлу в глаза.
– Чего тебе?
– Будет лучше, если ты сейчас пойдешь со мной, – сказал Чегрум.
– Я ем, шаман-недоумок. Подождать нельзя?
Чегрум затряс головой:
– Ты должен пойти сейчас. Так хочет Чар.
– Лучше делай, как он говорит, Карл, сех, – прорычал Улдин, который сидел в центре стола. – Мой опыт подсказывает – инстинктам шаманов надо доверять.
Карл поднялся из-за стола.
– Мне пойти с тобой, Карл, сех? – спросил Эфгул.
Карл отрицательно покачал головой и пристегнул палаш к ремню.
– Со мной все будет в порядке, Эфгул, сех. Ешь, отдыхай.
– И попробуй трахнуть хоть одну бабу, пока его нет! – проревел Фагул. – Он один имеет их всю зиму!
Под дружный хохот варваров Карл вышел вслед за шаманом из зала на морозный воздух. Он запахнул медвежью шкуру и застегнул покрепче золотую пряжку в форме лошади.
Снегопад только-только кончился, небо было чистым. Яркие звезды и мерцающее северное сияние освещали небосклон.
– Куда мы идем? – спросил Карл, дыхание белыми клубами вырывалось у него изо рта.
– В храм, – ответил Чегрум и поманил его за собой.
– Нет, – коротко бросил Карл и повернул обратно.
– Ты должен пойти! Сейчас! Так решил Чар. О, он так близко, он сказал мне, что идет благословить тебя.
– Пошел он, твой Чар! Я никуда не пойду.
– Он сделает тебя прежним, Карл Райнер Воллен, – сказал Чегрум.
Карл подхватил из железной корзины у входа в зал горящий факел и пошел за шаманом к кургану. Шаман скукожился от холода, кожа обтягивала его тощие плечи, босые ноги утопали в глубоком снегу.
Карл решил, что они идут к негаснущему огню на вершине кургана, но Чегрум вместо этого провел его к узкой тропе, вдоль которой стояли занесенные снегом фигуры. Тропа вела к основанию холма.
Точно такие же фигуры стояли вокруг всего кургана. Проходя между ними, Карл поднял повыше факел и увидел, что это были лошади. Мумии лошадей, водруженные на колья, охраняли вход в могильный холм. На их спинах лежал толстый слой снега, оскаленные зубы заледенели.
Улдин тоже устанавливал трупы лошадей вокруг захоронения Саботая.
