— Держи его! Сель! Выравнивай. М-мары драные.
Герейн заставил себя смотреть на небо, исчерченное силуэтами поршневых истребителей, на черные кляксы тварей, вывалившихся из воздуха, как из дырявого мешка, на расходящиеся в серой глянцевой воде пятна драконьей крови, на силуэты потрепанных кораблей внизу — все это мелькало в сумасшедшей карусели. Скат неостановимо падал, и все усилия дролери выправить его пропадали впустую.
— Бесполезно.
Мелькал в небе маленький алькон с серебряными полосами на крыльях, вел за собой другие машины — Сэнни был в своей стихии, на своем месте. Столкнулся со стремительной спиралью полуночных тварей, выпал из кадра, снова мазнуло по экрану холодной северной водой — тени и вспышки отражались в ней.
Герейну жгло глаза — он никак не мог сморгнуть. Казалось, что опустит веки и что-нибудь непоправимое случится. Костяшки стиснутых в кулаки пальцев болели. Ему надо быть там, рядом с братом, вести серебряные крылья в бой, пулеметным огнем полосовать врага — древнего и такого реального теперь, когда привычный мир в одночасье рухнул.
Машина принца вскользь пересекла силуэт одной из тварей, перекувырнулась в воздухе и вошла в штопор, закрутилась, как кленовая крыльчатка. Тварь, посеченная пропеллером, падала рядом, кувыркаясь, била уцелевшим крылом. Потом бок ее словно взорвался — сработало противовоздушное орудие с одного из кораблей — тварь отбросило в сторону. Алькон падал и падал, и вращался, его выносило из поля видимости, и падал скат — бесконечно, в тягучем вязком воздухе — пятна, всполохи и мелькание.
Обычный пилот уже потерял бы сознание, но это же Сэнни, он не может, он шутя выдерживает перегрузки большие, чем способен человек, и Герейн выдерживает. И раньше шутили, что скорее развалится самолет, чем сидящий за штурвалом Лавенг. Крепче нас только чистокровные дролери, они сделаны из посеребренной стали, но и мы…где этот чертов алькон, ничего не видно, только влетел в стаю полуночных хищников другой истребитель, ослепительная беззвучная вспышка, обломки, ошметки, горящие и неистово мечущиеся то ли огромные зубастые птицы, то ли драконы, ватные шарики шрапнели, пыхающие здесь и там…
Герейн проклял дролерийскую связь. Насколько лучше получить донесение, скупые карандашные строчки, бесцветный голос гонца — но видеть воочию и не иметь возможности вмешаться, помочь, лететь рядом, давай, выравнивай машину, что же ты!
Истребитель принца дернулся, выровнялся, накренившись на одно крыло, резко пошел вверх, волоча за собой черный, топорщащийся гребнями и раззявленными пастями, длиннющий шлейф.
Сэнни был пилотом от бога.
Изображение сильно затряслось, мимо пронесся, сливаясь в серую полосу, борт корабля, мелькание, световой шум — Вран, сделай что-нибудь! — в камеру плеснуло, снова дернулся, извиваясь, чей-то глянцевый, роговыми крючьями покрытый хвост, и экран потемнел.
Герейн опустил голову, долго рассматривал черно-белые плитки на полу, потом поднял взгляд, встретился глазами с Враном, глядевшим с той стороны экрана. В голове было пусто и гулко, как после тяжелой болезни.
* * *
Энери быстрым шагом шел по темным, залитым вздрагивающим зеленоватым светом улицам — тяжелое, неловкое оружие, данное королем, болталось на ремне-трехточке, хлопало его по плечу и по заднице, бинокль и подсумки мешались, черт знает, как все это носят. Он остановился, повертелся внутри незнакомой амуниции, попрыгал, стараясь приладиться.
Переулки были пустынными — люди разбежались, что-то почуяв. Фосфорными столбами стоял тополиный пух, мелкие парящие хлопья обморочно дрожали, как стаи толкунцов. Слышалось гулкое, сиплое конское ржание, удары стали о сталь, лязгающий ритм тяжелого галопа.
Мимо с криком промчалась женщина, с белыми от ужаса глазами, вытянув руки — будто ослепла — споткнулась, упала, потеряв туфельку. На плечи ей кинулся мелкий шипастый вайверн, дико смотревшийся на чисто выметеной летней улицы, среди толстых древесных стволов. Хрустнуло, обтянутые чулками ноги дернулись в конвульсии. Прежде, чем вцепиться в мертвую уже жертву, вайверн вывернул узкую плоскую голову на длинной шее, равнодушно посмотрел на принца бельмами без радужки. Сладко пахло липовым цветом.
Свой, свой. Чего там.
Туфелька подкатилась Энери под ноги, перевернулась, выказав нежную, шелковую прокладку — лиловая кожа, бледно-лимонный шелк, серебряная пряжка.
Он хорошо видел в темноте. Сбросил с плеча винтовку, сдвинул предохранитель, тщательно, как показывали, прицелился — в плечо ударило отдачей.
Полуночная тварь вскинулась и свалилась на жертву — с перебитым хребтом.
Энери подумал, что оружие ему по нраву.
Фонари мигали и гасли — один за другим. Со стороны Ветлуши чуялись какие-то удары, словно тяжело груженый состав двигался, дергаясь и останавливаясь через равные промежутки.
Вдалеке, где-то в портовых кварталах, заполошно выла сирена.
Он чуял Полночь — губами, ноздрями, всем своим нутром — Полночь разливалась по городу, толчками, привольно и стремительно, как половодье.
Почему такое стало возможным, не стоило и размышлять. Без размышлений ясно.
Асерли.
Его спустил с цепи ферворский прихвостень, а Асерли спустил с цепи полуночных тварей. И, по тому, как драло и крутило внутренности, как привычно заволакивало дымкой глаза и обострялось немыслимое, полуночное — цветными пятнами и контурами — зрение, тварей было много.
Судя по тому, что наспех рассказал его царственный потомок, клятый демон сегодня обеспечил себе столько кровавых жертв, что можно было половину Полночи в Дар протащить. Причем жертвы были добровольные, что во сто крат эффективнее. Сладкоязычное трепло, чудовище, не знающее ни жалости, ни сомнений. Наймарэ.
Что стоило попытаться прикончить его сразу, как только встретились у входа в посольство.
Банальный страх, не так ли, мой принц?
В груди снова толкнулось обсидиановое лезвие ножа. Энери молча сощурился от полоснувшей ребра боли, потом глянул вверх, в светлое июньское небо, подцвеченное зеленым маревом.
Асерли был там. Он радовался.
Темная крылатая тень неспешно парила в вышине и Энери, против желания, видел все четко — зрение у Лавенгов было истинно дролерийским, острым. Асерли не имел больше никакой нужды удерживать человеческий облик, и он высвободил черные перепончатые крылья, бичом дергался длинный шипастый хвост, тело обросло ромбовидными острейшими чешуями, доспехом схватывающими бока, бедра, плечи.
Вот он сложил огромные крылья и камнем ринулся вниз, потом подхватился, с треском распахнул угольные плоскости и рывком завис в воздухе, с хохотом разевая черный провал рта, в котором иглами сверкали сахарные щучьи зубы. Тополиный пух светился, потрескивал и неспешно тек к наймарэ завивающимися вертикальными струями, одевал его, словно мандорлой.
