Девушка натянуто улыбнулась; в ее ушах звучало предостережение мистика.
— Вот что: пошли со мной, воин. — С этими словами командир отряда протянул ей руку.
Бринн бросила взгляд на Астамира, но выражение лица мистика было непроницаемым. Она взяла протянутую руку и последовала за Ашвараву.
Он вывел ее за пределы лагеря — чуткие уши девушки уловили обрывки непристойных фраз, которыми обменивались стоящие на страже воины, — к маленькому, стоявшему на отшибе шатру.
Внутри лежали груды мехов, и Ашвараву знаком велел Бринн сесть. Она так и сделала, устроившись у дальней стены шатра. И хотя командир отряда сел у противоположной стены, шатер был настолько мал, что их ноги практически сплелись.
Он начал раздеваться, но даже тогда никаких подозрений у девушки не возникло. В палатке было очень тепло; скорее всего, под мехом лежали нагретые камни.
— Когда мы преследовали тебя в долине, ты доказала, что умеешь сражаться, — сказал Ашвараву. — И дальнейшие бои с Тюрбанами подтвердили, что ты обладаешь и силой, и волей. — Сорвав с себя рубашку и кожаные штаны, молодой воин внезапно опустился перед ней на колени. — Я боялся, что так и не сумею найти женщину, достойную Ашвараву. — С этими словами он обхватил Бринн сильными руками и прижался к ее губам.
Тогайранку охватило смятение. Ашвараву — высокий, стройный, с мужественным лицом и рельефно обозначенными мускулами, несомненно, нравился ей. К тому же Бринн обладала сильно развитым чувством долга и считала, что должна подчиняться командиру в любой ситуации. Все это и стало причиной того, что она не оттолкнула молодого воина.
Он повалил Бринн на меха, его руки заскользили по телу девушки, проникли под куртку, лаская бедра. Не отрываясь от ее губ, Ашвараву начал раздевать тогайранку.
Его прикосновения вызывали у Бринн приятное возбуждение — ощущение, какого она никогда прежде не испытывала. Однако в то же время она инстинктивно понимала, что не должна допустить этого. Не здесь и не сейчас.
Она оттолкнула Ашвараву, точнее, попыталась это сделать, поскольку тот был гораздо сильнее. В результате молодой воин лишь крепче сжал ее в объятиях и еще яростнее впился в губы.
Но все же Бринн сумела противостоять его напору.
— Нет, — сказала она.
Наверное, Ашвараву удивился бы меньше, если бы она выхватила нож и приставила острие к его груди.
— Ты отвергаешь Ашвараву?
Он слегка расслабил объятия, девушка выскользнула из его рук и отодвинулась, снова сев у стенки шатра.
— Я ведь даже не знаю тебя, — произнесла она смущенно.
Отважный главарь мятежников был в этот момент похож на обиженного мальчишку. Бринн почувствовала себя ужасно неловко и искренне устыдилась того, что в ней так мало было от женщины.
— Я Ашвараву! — воскликнул молодой воин. — Тот, кто несет надежду тогайру. Тот, перед кем дрожат от страха бехренцы!
— Да, все это так, — еле слышно прошептала Бринн.
— Ты должна гордиться, что стала моей избранницей!
Девушка решительно посмотрела на Ашвараву, как бы останавливая его взглядом, потому что он снова придвинулся к ней. Тысячи мыслей и чувств метались в ее сознании, она отчаянно пыталась разобраться в них, но не придумала ничего лучше, как спросить:
— Разве благодарность может быть поводом для того, чтобы заниматься любовью?
Ашвараву бросил на нее непонимающий взгляд.
— Доставь мне удовольствие и позвать мне доставить удовольствие тебе, ведь завтра утром мы оба можем погибнуть в бою!
В конце концов, разве она хочет умереть девственницей? Хотя, по правде говоря, до сих пор она мало задумывалась об этом; в ее жизни было слишком много других забот.
Однако Бринн не могла избавиться от ощущения, что она не должна допустить этого. Ашвараву привлекал ее, и все же она еще очень, очень многого в нем не понимала.
— Нет, — решительно повторила она. — Я не знаю тебя. Я служу тебе своим мечом — и пока ничего больше.
— Этой ночью ты могла бы неплохо послужить мне и по-другому, — раздраженно отозвался молодой воин.
— Меня это не устраивает.
По-прежнему испытывая внутреннее смятение, Бринн все же почувствовала себя гораздо увереннее. Сейчас она уже совершенно четко знала, что не уступит.
— Ашвараву! — послышался внезапный оклик.
Воин холодно посмотрел на Бринн, встал и откинул полог шатра.
— Бару очень плох, — произнес голос. — И несколько других тоже…
Ашвараву схватил одежду и выбрался наружу, взглянув напоследок на девушку. Судя по выражению его лица, он хотел дать ей понять, что события этой ночи не должны сделаться достоянием остальных.
— Закончим в другой раз, — бросил он, имея в виду то ли их разговор, то ли любовные игры.
Однако тогайранке показалось, что в словах его содержался и некоторый оттенок угрозы.
Решительно тряхнув головой, она последовала за командиром, но остановилась, внезапно осознав, что произошло.
Вчера на поле боя Ашвараву сумел заставить ее заглушить голос совести и убить двух беспомощных людей. Сегодня он пытался сделать то же самое, подчинив ее своим желаниям, совершенно не считаясь с тем, каковы ее собственные.
В молодом воине было много такого, что вызывало у Бринн отвращение, но в то же время она, безусловно, восхищалась им.
Может, таким и должен быть истинный предводитель, способный поднять соплеменников на восстание?
На этот вопрос девушка пока ответить не могла.
Ночью умер Бару, молодой воин, почти подросток; еще несколько мятежников чувствовали себя крайне скверно. Не понадобилось много времени, чтобы сообразить — кто-то их отравил.
Астамир предложил проверить все припасы. Никто не понимал, как именно он собирается это делать, но вопросов задавать не стали.
Мистик послал свой дух в каждый съестной продукт, отыскивая порчу. Монахи абеликанского ордена действовали примерно так же, только в отличие от него использовали для этой цели камень души, гематит.
Проверив все припасы, Астамир указал, какие продукты годятся в пищу, а какие отравлены. Многие тогайранцы, не знакомые с подобными методами, бросали на него подозрительные взгляды, но Ашвараву кивнул в знак согласия.
Более того — он подошел к копченому окороку, который Астамир объявил годным в пищу, и откусил от него внушительный кусок.
— Да, от тебя и впрямь есть толк! — провозгласил он, и все остальные мятежники приветствовали мистика радостными криками.
Бринн внимательно следила за всем происходящим, придирчиво взирала на каждый поступок Ашвараву, отмечала, как умело он играет на чувствах воинов, пробуждая в них боевой дух и поднимая настроение. Не вызывало сомнений, что Ашвараву понимает: яд в припасах страшен не столько сам по себе, сколько как факт, способный пошатнуть уверенность его людей в том, что они сильны, а враг слаб, и, конечно, поколебать веру в их предводителя.
