Однажды Мафир присягал Исселбару в верном служении. У Оглфира были тяжёлые времена, и ночные убийцы верой и правдой служили короне, они знали, что стоящие перед королевством проблемы решаемы. Теперь же Оглфиру грозит неминуемая гибель, и спасти его Мафир не в силах. Он мог бы проникнуть в лагерь орков, убить хана, убить всех кто мог руководить вторжением, но только не сейчас. Он мог бы сделать это ночью, стемнеет уже через четыре часа. Вот только через четыре часа и король, и наследники будут мертвы. Значит, умрёт и присяга.
Мафир не тратил драгоценных мгновений на последний взгляд, не стремился сохранить в памяти лики людей, с которыми бок обок трудился на благо Оглфира. Он и так отлично помнил их и не забудет. А ещё он не хотел допускать мысли о жалости. Воины ночи не жалеют о содеянном, но он сейчас обязан сделать то, о чём может потом долго жалеть. В одиночку он может покинуть поле боя. Если возьмёт с собой хоть кого-то, то не пройдёт и половины пути до спасительной чащи. Умирать вместе с хозяевами нет смысла, их смерти неминуемы, а он может выжить. И не просто может, а должен! Хранитель столь ценных знаний должен воспитывать учеников, иначе знание будет безвозвратно утеряно. Отряд Мафира — шесть учеников, но они ещё не готовы учить. Они умеют многое, но далеко не всё. Их знания достаточны для выполнения трудных и сверхтрудных задач, но ничтожно малы для задач невозможных. Ещё годы обучения предстоят им, прежде чем знание и понимание этого знания станет им доступно. Годы…
Кусок пустого пространства Мафир разорвал стремительным рывком, орки только и успели, что разинуть рты. Достигнув стены мечей, воин ночи взмыл над головами врагов и, пролетев по ровной, параллельной земле линии с добрую сотню шагов, коснулся макушки одного из выдающихся ростом зеленокожих. И продолжил полёт. До леса он добрался за три шага, оставив за спиной стену в тысячу орков и горстку людей, что вот-вот погибнут. Орки сражались честно и они победили. Кто-то должен был победить. Больше Мафир не тронул ни одного зеленокожего. Всё, что его здесь держало, это блуждающие по лесам ученики. Их он соберёт до темноты и покинет королевство. Служба закончена, самое время найти укромный уголок где-нибудь в горных лесах, и возвести там храм, где будут обучаться новые адепты, будущее ночных убийц, те, кто понесут знания тихого пути в мир.
Капли крови все реже срывались в полёт, разбитые губы покрылись коркой, сломанный нос оставался последним источником кровотечения. Боль отступала, лишь пустоты на местах, где раньше были зубы, ныли сильнее всего. Рондор сидел на вытоптанной, сырой земле, там, где ещё совсем недавно беседовал с шаманом о сложившейся ситуации. Сейчас шаман тоже находился рядом, прикладывал к ранам хана листочки целебных трав, приговаривал шёпотом что-то на древнем Гра[14] и вообще всячески суетился рядом, выказывая уважение раненному владыке Орды. Сам же Рондор раненым себя не чувствовал. Ну попали молоточком, ну покосили и без того свирепую рожу. Других-то ранений нет, двигаться может, даже драться может. И ничего страшного, что из сражения его вынесли в бессознательном состоянии, такое с любым может произойти, даже с ханом.
— Оставь ты эти листики! Иди лучше Лобастому помоги! — прикрикнул Рондор на надоедливого шамана.
Тролль, причудливо сложив ноги, сидел рядом, грустно повесил голову и, казалось, заснул. Явных ран тролль избежал, а потеря глаза… в Орде знали, что это больше душевная рана, нежели телесная. Лобастого же она подкосила серьезно, и он решил не продолжать биться. Рондор считал, что это к лучшему. Одноглазого тролля убить куда проще, а терять надёжных друзей хан боялся, их и так мало.
Безразлично пожав плечами, шаман переместился к троллю, но тот лишь отмахнулся, дескать, глаз всё одно не вернёшь.
— Не грусти, тролль. Как только осядем в каком-нибудь городке, выращу тебе новый глаз, — по-отечески успокоил шаман.
— Знаю я твоё «выращу», — буркнул Лобастый, — глаз вставишь, потом хвост вырастет.
— Ради глаза можно и не на такую жертву пойти.
— Не нужен мне глаз, если хвостатым будут дразнить.
— Как решишь — обращайся, а рану дай посмотреть сейчас.
Тяжело вздохнув, Лобастый подставил пустую глазницу под пристальный взор старика.
А орки тем временем отдалились от стоянки и уже, должно быть, громили лагерь людей, гоняли выживших и всячески веселились. По крайней мере, дым оттуда уже ввинчивался в вечернее небо чёрным столбом. Достойное вознаграждение за великую, без преувеличения, битву. Славную, упорную битву. Сегодня люди были достойными противниками, не то, что раньше. Хан даже подумывал сохранить жизни жителям пары-тройки городов Оглфира, но не больше, иначе будет опасность восстания. Рабов должно быть много, но меньше, чем солдат.
Взгляд хана спустился с небес на землю и упёрся в отряд орков, покинувший кутерьму угасающей битвы. Двигались орки быстрым шагом по направлению к собственному стану. Сощурившись, Рондор предположил, что отряд насчитывает не менее сотни бойцов, может больше.
— Чёй-то они? Считают, что битва уже выиграна? — хан удивлённо смотрел на приближавшихся орков.
Заметили их и остальные, даже Лобастый одним глазом смог различить некоторые детали, оставшиеся сокрытыми для других.
— Молодых много, — медленно произнёс тролль, отстраняясь от шамана и поднимаясь на ноги, его примеру последовал воины, вытаскивавшие Рондора из битвы и сейчас сидевшие неподалёку, и стерегшие лежащего связанным молодого мага человека. Глаза и рот пленника надёжно перевязали тряпьём, чтобы лишить возможности колдовать. — Что-то здесь не так.
Пока орки приближались, никто не произнёс ни слова. Необъяснимое напряжение двигалось вместе с отрядом и обгоняло на много шагов. Когда расстояние сократилось на столько, что стало возможным разглядеть лица, то напряжение лишь усилилось.
— С претензией чешут, — предположил Лобастый, выискивая, чтобы взять в руки потяжелей. На всякий случай.
Рондор оглянулся на уцелевших орков. Их семеро, раненый Лобастый и хан. И того девять воинов. Если претензия не будет удовлетворена, расклад выходит дюже не равный. Не спасёт и наличие трёх гладиаторов Злобы.
Продолжая сидеть, Рондор смачно харкнул, пытаясь вместе со слюной избавиться от постыдных, не достойных хана, мыслей, но напряжение, потихоньку перерастающее в угрозу, не давало покоя. В воздухе запахло опасностью. Так бывает, когда намечается нечто граничащее со смертью и чьими-то страданиями. Некоторые расы, те, что ближе к природе, ещё умели ощущать этот запах, который вовсе и не запах, а скорее предчувствие.
