Что же считалось предосудительным? Как это на первый взгляд ни странно, – едва ли не всё, что входит в наши нынешние понятия об ухаживании ! Посещения, разговоры, подарки, любовные стихи, сочинённые в честь дамы сердца, – за всё это можно было не только схлопотать поленом от разгневанного отца или брата, но даже и предстать перед судом, который мог приговорить к штрафу или вовсе объявить вне закона.
А если за столь усердными изъявлениями чувств не следовало официального предложения, дело могло кончиться и кровной местью: семья девушки считала, что ей нанесено тягчайшее оскорбление.
Особо подчеркнём: речь идёт не об изнасиловании (тут уж закон обрушивался вообще беспощадно), не о добрачных половых связях, не о каком-либо покушении на скромность (существовал целый «прейскурант» штрафов в зависимости от того, какую часть тела посмел лапать злодей). Речь идёт о каком-нибудь вполне, на наш взгляд, невинном стишке в восемь строчек, воспевающем красоту и душевные достоинства избранницы! Почему ?
Здесь в который раз надо вспомнить о мифологическом мышлении и как оно влияло на поведение и быт людей.
С точки зрения древних, слово полностью равнялось поступку; словесное оскорбление было, пожалуй, даже хуже оскорбления действием. Почему ? Всякому доводилось замечать, как скверно себя чувствуешь, получив в свой адрес «пару ласковых», без особенной разницы, за дело или не за дело. И, точно так же, всякий замечал, как окрыляет похвала. Конечно, это подметили и наблюдательные древние люди. Подметили и объяснили языком мифа.
Любая похвала, говорили они, имеет магическое значение, она привлекает к человеку удачу. А поношение, наоборот, отнимает у него силы, отнимает благополучие. Если же хула или похвала была выражена ритмически организованной речью – стихами, – воздействие возрастало многократно. Так в современной печати ядовитое и меткое четверостишие о политическом оппоненте действует порою сильнее, чем обстоятельная критическая статья.
По мнению древних людей, ритмически организованная речь лучше всего подходила для общения с Богами и иными высшими силами, то есть являлась «по определению» заклинанием . Таким образом, любое стихотворение опять-таки «по определению» обладало магической силой. Следовательно, хулительное стихотворение расценивалось как враждебное колдовство; сказания буквально пестрят упоминаниями об их вредоносном воздействии, иногда даже и смертельном.
Это, кстати, не следует расценивать как стопроцентный вымысел. Человек, свято уверенный , что ему положено заболеть или умереть, заболевает и умирает. Такие случаи происходили на глазах учёных, приезжавших изучать обычаи некоторых племён, живущих в отдалённых точках Земли. Что же касается хвалебного стихотворения о женщине или девушке, его рассматривали как «присушку», то есть опять-таки как попытку магического воздействия с целью вызвать любовь. И так ли уж безосновательно было подобное воззрение? Не растает ли самая неприступная красавица, узнав, что вдохновила поэта?..
С другой стороны, поэзия тоже редко когда считалась с запретами. Поэтому учёные не удивляются, обнаруживая среди обширного наследия древнескандинавских поэтов немалый пласт любовной лирики. Есть и стихотворения, намеренно выстроенные по принципу заклинания…
Но, тем не менее, в вопросах заключения брака решающее слово принадлежало не влюблённым, а их родителям. По мнению исследователей, во времена язычества у девушки не было особой возможности «отвертеться» от немилого замужества, кроме как убежать из дому, но многие ли на это решались? После введения христианства появилось ещё одно спасение: уход в монастырь. Тоже незавидная доля, если поступок объяснялся отнюдь не религиозным рвением!
Поэтому иногда подвергают сомнению сам факт существования в те времена пылкой и преданной индивидуальной любви. Влюблялись ли, мол, викинги в девушек? Или они руководствовались только интересами рода да материальными соображениями? Существовало ли что-нибудь помимо этих интересов? Или одни только простые потребности плоти?..
Для любви не названа цена…
Если обратиться к текстам древних сказаний, не так уж трудно убедиться: мечта о великой любви, о единственном на всю жизнь человеке сопутствовала нашим предкам всегда . И, как и поэзия, тоже ни в какие времена не желала считаться ни с предписаниями закона, ни с установленными обычаями.
Вот, например, какую легенду рассказывали о прославленном викинге по имени Хельги и о валькирии Сигрун, дочери конунга.
…Один, Отец Богов, счёл, что Хельги совершил уже достаточно подвигов и вполне доказал присущие ему доблесть и благородство. Пора было герою завершить свои дни на земле и вступить в небесную дружину, тем более что Один собирался поручить Хельги главенство над нею. Отец Богов послал Сигрун-валькирию, чтобы в одном из сражений она подправила удар вражеского копья и направила его в сердце воителя. И вот настал день битвы:
Прянули молнии,
Ярко сверкавшие:
Девы в шлемах
С просторов небесных
Мчались в кольчугах,
Обрызганных кровью,
Свет излучали
Копья валькирий…
Однако всё вышло не так, как задумывал Отец Богов. Сигрун с первого взгляда полюбила отчаянного викинга и вместо того, чтобы принести ему смерть, даровала победу в бою. Они встретились на поле брани, когда отгремело сражение. «Отчего ты так печальна, валькирия?» – спросил Хельги деву-воительницу, и Сигрун поведала ему о своём горе: её отец давно хотел породниться с другим конунгом, богатым и знатным. «Злой конунг, кошачье отродье!» – вот как говорила Сигрун о женихе. Она была уже просватана, но предпочла убежать из дому к любимому. Разгневанный своеволием дочери, отец проклял её, а брат пообещал отомстить. Сигрун сама ужасалась тому, что натворила, но переломить себя не могла. В довершение всех бед её бывший жених явился с войском отбивать беглую невесту. Началось жестокое сражение. Но за влюблённых нашлось кому вступиться:
Ринулись с неба
Валькирии в шлемах
Хельги на помощь,
Бой разгорался;
Молвила Сигрун —
Летали валькирии,
Волк пожирал
Ворона пищу…
Хельги и Сигрун поженились и очень любили друг друга. У них родились дочери и сыновья. Однако брат Сигрун, поклявшийся мстить, не позабыл своей клятвы. Он принёс жертву Одину и молился ему, прося о помощи, и Отец Богов услышал его молитвы, тем более что место Хельги в небесной дружине давно поджидало героя. Один даже дал мстителю своё копьё, от которого не было обороны. Брат Сигрун подкараулил Хельги и предательски убил его. Он надеялся, что Сигрун поедет с ним домой, благо в те времена брат считался родственником ближе мужа. Но сестра прокляла убийцу:
Пусть не плывёт
Отныне корабль твой,
Как бы ни дул
Ветер попутный!
Пусть не бежит
Конь твой послушно,
Когда от врагов
Спасенья ты ищешь!
Пусть не разит
Меч твой в битве,
Разве что сам ты
Сражён им будешь…
Хельги похоронили и насыпали над его могилой высокий курган, и Сигрун дни и ночи сидела на этом кургане, оплакивая любимого. Между тем душа упрямого викинга не торопилась исполнять волю Одина и возноситься в Обитель Богов. Люди видели, как лунными ночами тень Хельги вставала из могилы и беседовала с Сигрун: сама смерть не могла их разлучить. Однажды утром Сигрун нашли на кургане мёртвой, и лицо у неё было счастливое. И люди поняли, что даже воле Отца Богов пришлось склониться перед Любовью: Хельги и Сигрун отправились на небеса вместе.
Сказание кончается так же, как и многие подобные ему:
«Говорят, будто Хельги и Сигрун вновь родились…»
В этой книге довольно часто упоминается об индоевропейцах , приводятся рассуждения о родстве, допустим, скандинавских и славянских слов или явлений культуры через общие индоевропейские корни. Однако задолго до времён викингов рядом со скандинавами жил, да и теперь живёт ещё один народ, о котором, как это ни печально, довольно часто забывают историки и писатели. Хотя народ этот жил там же, где и сейчас, гораздо раньше, чем первые индоевропейцы начали расселяться по местам своего нынешнего обитания. Некоторые иссследователи так и пишут: «они жили здесь всегда». То есть по крайней мере со времени последнего оледенения. Этот народ – саамы .
Саамы принадлежат к финно-угорской группе народов, они – самый северный её представитель. Они занимают северную часть Скандинавии и Кольского полуострова, проживая, таким образом, на территории Норвегии, Швеции, Финляндии и России. Этот район ещё называют Лапландией; именно отсюда, согласно традиции, приезжает на оленьей упряжке Санта Клаус – западноевропейский и американский Дед Мороз. «Лапландия» в переводе означает «страна лопарей»: лопари – другое название саамов. Так издавна называли их соседи – финны и шведы; как пишут учёные, это название происходит от слов, означающих «место», «сторона». В русских документах название «лопь» появляется с XIV века, до тех пор употреблялось название «тре», «трь» – от Терского берега Белого моря. Сам себя этот народ в разных географических точках называет или называл по-разному: саами, саамь, самь, самелат, самэх, самэк, саоме, само, сабмо, суома, суоме. А землю свою – Саамеедна, Суомаедне, Суомаладне.
