— Я не понимаю, о чем ты, — Сюзанна думала о своем «Догане». Который, само собой, был неким отражением «Догана» Джейка. Действительно, место странное, со всеми этими мерцающими лампами и множеством телевизионных экранов, но не пугающее.
— Под лабораторией находятся тоннели, которые уходят под замок. В конце одного из них есть дверь, которая открывается с той стороны Тандерклепа, где находится Кэлла, у самого края тьмы. Ее и используют Волки, когда отправляются в свои набеги.
Сюзанна кивнула. Слова Миа многое объясняли.
— И детей они уводят тем же путем?
— Нет, женщина, и тебя это порадует. Как и многие двери, та, что доставляет Волков из Федика на границу Тандерклепа к Кэлле, обеспечивает только одностороннее движение. Как только ты проходишь дверь, она исчезает.
— Потому что это не магическая дверь, правда?
Миа улыбнулась, кивнула, хлопнула себя по колену. Сюзанна смотрела на нее, чувствуя, как нарастает волнение.
— Это еще одна половина пары, один из близнецов, — выдохнула она.
— Ты так говоришь?
— Да. Только на этот раз Труляля и Траляля — наука и магия. Рациональное и иррациональное. Здравомыслие и безумие. Неважно, какими терминами ты воспользуешься, если есть что-то одно, у него обязательно найдется пара.
— Неужели? Ты так считаешь?
— Да! Магические двери, вроде той, что нашел Эдди, и через которую ты перетащила меня в Нью-Йорк, обеспечивают двустороннее движение. Двери, которые изготовил «Норд сентр позитроникс», чтобы заменить их, когда Прим спал, а магия иссякла… они могут «открываться» только в одну сторону. Это я поняла правильно?
— Думаю, да.
— Возможно, до того, как мир сдвинулся, они просто не успели придумать, как обеспечить двустороннюю телепортацию. В любом случае, Волки попадают в Кэлла с помощью двери, а возвращаться в Федик им приходится на поезде. Так?
Миа кивнула. Сюзанна более не вспоминала о том, что она всего лишь пытается убить время. Такая информация впоследствии могла очень даже пригодиться.
— А после того, как люди Короля, «низкие люди» Каллагэна покопались в мозгах детей, что происходило потом? Наверное, они возвращались через дверь под замком. Попадали в то же место, откуда Волки начинали набег. И до дома их довозил поезд.
— Ага.
— А почему они вообще возвращают детей?
— Женщина, я не знаю, — тут Миа перешла на шепот. — Под замком Дискордия есть еще одна дверь. Еще одна дверь в комнатах руин. Только через эту дверь… — она облизала губы. — Через эту дверь уходят в тодэш.
— Тодэш? — переспросила Сюзанна. — Я знаю это слово, знаю, что оно означает, но не понимаю, с чего такой страх перед…
— Миров бесконечное множество, в этом твой дин совершенно прав, но, даже когда все эти миры близки между собой, скажем множество Нью-Йорков, их разделяют бесконечные пространства. Представь себе пространства между внутренней и наружной стенами дома. Пространства, где всегда темно. Но ведь темнота не говорит о том, что пространство это пустое. Не так ли, Сюзанна?
«В тодэшной тьме живут чудовища». Кто так говорил? Роланд? Вроде бы нет, тодэш он называл Прыжком, да и какое это имело значение? Главное, она понимала, что имела в виду Миа, а если так, это было ужасно.
— В стенах живут крысы, Сюзанна. В стенах живут летучие мыши. В стенах живут кусачие, сосущие кровь насекомые.
— Прекрати, мне все ясно.
— Эта дверь под замком — одна из их ошибок, я в этом убеждена, потому что ведет она в никуда. В тьму между мирами. В тодэшное пространство. Но не пустое, — она еще больше понизила голос. — Эта дверь для злейших врагов Алого Короля. Их бросают в тьму, где они могут жить долгие годы, слепые, бредущие неведомо куда, безумные. Но конец их ждет один: что-то их находит и пожирает. Чудовища, представить себе которых наш разум просто не в силах.
Сюзанна попыталась нарисовать дверь и то, что ждало за ней. Не хотела, но ничего не смогла с собой поделать. Во рту у нее пересохло. А Миа продолжила все так же тихо, доверительно:
— Существовало много мест, где древние люди пытались соединить магию и науку, но это, возможно, единственное оставшееся, — она мотнула головой в сторону «Догана». — Именно туда отвел меня Уолтер, чтобы сделать меня смертной, чтобы мой путь навсегда разошелся с путем Прима. Чтобы сделать меня такой же, как ты.
13Миа знала не все, но Сюзанне уже стало ясно, что Уолтер/Флегг предложил призраку, который потом стал Миа, сделку, обратную предложенной Фаусту. Если она соглашалась расстаться со своим практически вечным, но бестелесным состоянием и стать смертной женщиной, то могла забеременеть и родить ребенка. Уолтер честно признал, что получит она очень мало, отдавая все, что у нее есть. Ребенок не будет расти, как растут нормальные дети, как рос Майкл под невидимым, но восхищенным взглядом Миа, и она будет растить его только семь лет, но какими прекрасными смогут стать эти годы!
О подробностях Флегг тактично умалчивал, предоставляя Миа возможность рисовать это невыразимо сладкое будущее: как она будет кормить своего ребенка и мыть его, не пропуская нежных складочек под коленями и за ушками; как будет целовать медовую кожу между лопатками; как будет гулять с ним, держа за обе ручки, пока он будет учиться ходить, переваливаясь с ножки на ножку; как будет учить его читать, показывать в небе Старую Звезду и Древнюю Матерь, рассказывать историю о том, как Рыжий Сэм украл у вдовы краюху хлеба; как будет обнимать его и поливать щеки благодарными слезами, когда он произнесет свое первое слово, и понятно какое: «Мама».
Этот восторженный рассказ вызвал у Сюзанны смешанные чувства жалости и цинизма. Конечно же, Уолтер виртуозно провел свою партию, продав призраку эту идею, и, как всегда, лучший способ для этого — задействовать воображение покупателя. Он даже предложил чисто сатанинский период пребывания у нее ребенка: семь лет. «Просто распишитесь вот на этой строчке из точечек, мадам, и, пожалуйста, не обращайте внимания на запах серы. Как ни стараюсь, не могу очистить от него свою одежду».
Сюзанна понимала суть сделки, но все-таки с трудом представляла себе, что такое возможно. Призрак отдавал бессмертие за тошноту по утрам, за набухающие и болящие груди и, в последние шесть недель беременности, необходимость ходить по малой нужды каждые пятнадцать минут. И подождите, дамы и господа, это еще не все! Прибавьте два с половиной года смены подгузников, отяжелевших от мочи и загруженных говном! А бессонные ночи, когда у ребенка режется первый зуб, и он кричит от боли (и радуйся, мамочка, осталось вылезти только тридцати одному[79]). Эти первые магические капли слюны, которые летят изо рта при недовольном крике ребенка! Эта первая теплая струйка мочи, которая стекает по твоей переносице, когда ребенок выстреливает ею аккурат в тот момент, когда ты меняешь ему подгузник!
