Стоило мне добраться до берега, как в мою сторону кинулось сразу трое островитян и попытались продать мне жемчуг. Ревалиш оттёр их плечом, десять минут ругался, понося предлагаемый товар изо всех сил и на все лады, после чего вполголоса сообщил мне, что жемчужины хорошие, цена сбита, можно брать. Отказаться не было сил, и я вынул из пояса золотую монету, а в обмен получил нитку красивых и на удивление тяжёлых фиолетово-розовых перлов, так и тающих в собственном сиянии, но остающихся на ладони. Будет хороший подарок жене.
В течение последующих дней продавцы местных сувениров осаждали всех нас, и меня — в особенности. Видимо, нутром чуяли мою платёжеспособность, либо же просто знали наверняка, кто тут старший командир, а значит, обладает самым большим жалованьем. Мне, имеющему право возить за собой наибольший багаж и к тому же накопившему в карманах довольно крупную сумму, собравшуюся за месяцы, когда тратить деньги было негде и не на что, труднее всего давался отказ.
И я покупал. Несколько ярких отрезов ткани, сотканной из шёлка водяных пауков, ещё нитку жемчуга, теперь белоснежного, красивую бутылочку с чернилами каракатицы, баночку косметического пурпура (местная помада, или что там ещё: жена разберётся), покрывало, расшитое перламутром, и ещё жемчуг, по-настоящему роскошный и драгоценный, и ещё. Собственно, кроме как покупками, нам больше нечем было заниматься. Велели ждать, и мы ждали, стараясь не слишком расслабляться.
В этом смысле мне было легче, чем моим замам — им приходилось быть более бдительными, потому что за порядок и готовность войск именно они в первую очередь сейчас отвечали. Однако уж на что-то они имели право. Я не мешал им, понимая, что все мы люди разумные, опытные, глупостей не наделаем. Так что присутствие в их жизни островных торговцев тоже оказалось значительным. Если не абсолютным.
Приглашённый ко мне на ужин Аканш принёс целую коробку жемчуга.
— Вот, мне предложили, — сказал он. — И я в замешательстве, что именно может стать лучшим подарком невесте. Мне кажется, зелёный — самый удачный вариант, — и мой зам выложил между тарелками длинную нитку. Действительно, жемчужины слегка отливали зеленцой.
— Зелёный — цвет невесты, — откомментировал Ильсмин. — Уместно.
— Хорошие, все хорошие, — авторитетно подсказал Ревалиш. — Уж я в этом понимаю, я родился на соседнем острове. Но я бы посоветовал вот эту нитку, здесь все перлы одинакового размера и одинакового оттенка, такой жемчуг ценится выше всего. Взвесь на ладони — чувствуешь? Высококачественный жемчуг.
— На эту нитку мне свободных денег не хватит. Предстоят большие расходы на свадьбу, об этом я не могу забывать.
— Тогда её куплю я. И подарю твоей супруге. — Мне припомнилось, что по имперским традициям такие подарки новобрачной от начальства её мужа вполне допустимы. Если начальник женат. — Надо же мне как-то извиниться перед госпожой Шехмин за своё некуртуазное поведение.
— Это очень любезно, — отозвался Аканш. — Кстати, командир не предполагает, сколько ещё продлится наш отдых? Хорошо бы как-то рассчитать свои финансовые возможности.
Мы все вместе посмеялись.
— Боюсь, что Генштаб и сам этого не знает. Пока что мятежники осаждены в замке Спирали. А ты же знаешь, что такое замок Спирали. Вокруг море, скалы, искусственные мели, штурмовать не так-то просто. Весь вопрос в том, удастся ли отыскать способ штурма, или придётся брать измором.
— Хоть бы и измором… Командир, ты ведь присутствовал при аресте господина Лагроя. Расскажи, как это было? В чём его обвиняют?
Я развёл руками. Выдавать тайны его величества мне никто не разрешал. Но и молчать незачем. Официальная версия причин ареста уже озвучена.
— Его величество, видимо, нашёл время ознакомиться с жалобами и фактами, и принял решение. Он объявил, что господин Лагрой обманул его ожидания и совершил множество преступлений против представителей имперской знати. Лагрою никто не дозволял казнить мятежников так жестоко, казнить женщин, не должных нести ответственность за семьи, беременных женщин, а также тех, кого можно было и не казнить, а наказать иным способом. Главнокомандующий, мягко говоря, перебрал в своих зверствах.
— Вот с чем точно не стану спорить, — заявил Ильсмин. — Но я считал, что всё совершаемое совершается по воле императора.
— У императора были на тот момент дела поважнее. Он доверил Лагрою решение этого вопроса, и тот подвёл государя. Да ещё как подвёл! За что и поплатится теперь.
— Думаю, не посочувствую ему даже в том случае, если его казнят так же, как он приказывал казнить.
— Сомневаюсь. Но казнь наверняка последует. Помилования не будет.
— А верно ли, что государь вернул золотой диск госпоже Солор?
— Это произойдёт так, как принято, в ходе победного парада. После того, как последний оплот мятежников рухнет. Пока же госпожа Солор (как и я сам, кстати) имеет возможность доказать, что она достойна диска.
— Мне кажется, её светлость давно уже это доказала.
«Дык, ёлы-палы!» — подумал я, но вместо этого произнёс то, что должен был:
— Его величество по каким-то известным ему причинам отстранил госпожу Солор от управления войсками. Они не были очень значимыми, однако же имелись. Так что, будем считать, у её светлости — испытательный срок. У меня — тоже.
— Испытательный срок?
— Работодатель смотрит, справится ли работник, и решает, оставлять ли его на порученном месте.
— Испытательный срок… Как сказано!
— Отлично сказано!
— Уверен, её светлость наилучшим образом справится, — с серьёзным видом произнёс Ревалиш, и я понял, что мои объяснения приняты. — Но, мне кажется, не слишком-то подобает звать его величество «работодателем».
— Я лишь объясняю, что у меня на родине называют испытательным сроком.
— Командир, там опять торговец! — На пороге появился мой адъютант. — Предлагает резные раковины, и вроде как по дешёвке.
— И как раковины? Красивые?
— Красивые, командир.
— Ладно, тащи его сюда. Посмотрим, ребята?
Раковины действительно оказались очень красивые. Среди них были и спиральные, и плоские, и искусно оформленные в шкатулки, каждая очищена до самого перламутра. Изысканная резьба украшала их, во многие вросли жемчужины, которые жемчужницы не просто создали, но и сделали своей частью. Чувствовалось, что каждое изделие мастер изготавливал без спешки, но с душой, с любовью к своему труду. Большинство этих вещиц можно было назвать произведением искусства, и если теперь приобрести что-нибудь, у семьи мастера появится возможность выжить, а у самого мастера — создать ещё что-нибудь эдакое.
