Гойко остановился.
– Не знаю, как ты, а я не могу больше слышать эти завывания. Давай его выпустим, а?
– А если улетит? – возразил Зимородок. – Лови его потом шапкой.
Тот, в мешке, попритих. Затем послышался его вкрадчивый голос:
– Не Зимородок ли здесь? О старый друг! Ты вырвал меня из объятий смерти, так не ввергай же в пучину отчаяния! Клянусь тебе, я погибаю!
– Может, оборвать ему крылышки? – предложил Гойко. – Без крылышек много не налетает. Пустим его попастись, не то он и впрямь, неровен час, протянет лапки.
Из мешка донеслось отчаянное рыдание.
– Я не улечу, я не убегу! Не ломайте мне крылышки! Я хочу всего лишь глотнуть нектара… – Голос звучал все тише.
Гойко растерянно взвесил мешок на руке:
– Ну, и что будем делать? Поверим ему на слово? По-моему, он там и впрямь помирает.
Зимородок сорвал несколько первых попавшихся цветков и сунул их в мешок.
– Выпустить мы тебя, братец, никак не можем. На вот, пока перекуси.
Плененный Кандела затих, затем слышно стало, как он причмокивает.
– Ест, – прошептал Гойко.
– Раз ест – значит, не помирает, – рассудительно заметил Зимородок.
Из мешка снова донесся голос Канделы:
– Мы ведь в горах, я не ошибся?
– Не ошибся, – ответил Зимородок.
– Жестокосердые! – заплакал Кандела. – Да, я мал размерами теперь. Быть может, я даже жалок вам… Жалок со своим крошечным, беззащитным тельцем и хрупкими крылышками. Вы попрали мое чувство прекрасного, вы сунули мне первые попавшиеся цветы, к тому же несвежие…
– Ну уж прости, – раздраженно отозвался Зимородок. – Сейчас, знаешь ли, осень.
Кандела в мешке всхлипнул:
– А я так мечтал! Так мечтал, что однажды прекрасный и отважный юноша, рискуя жизнью ради Красоты, мне эдельвейс достанет с высоты!
– С эдельвейсами придется повременить, – сказал Зимородок. – Ты наелся?
– Более или менее, – был ответ.
– В таком случае, сиди смирно и помалкивай. Тогда Гойко, может быть, не будет тебя пинать.
– Кто это – Гойко? – прошептал Кандела.
– Это грубый, могучий, скорый на расправу человек, лишенный чувства изящного.
Гойко насупился. А Кандела проговорил:
– О, если б ведал Гойко, как мне на сердце горько…
– Будем болтать или все-таки пойдем? – сердито перебил Гойко. Он метнул на Зимородка гневный взгляд, но следопыт сделал вид, что не замечает.
Гойко, Зимородок и мешок предстали перед графом незадолго до наступления вечера. Драгомир с любопытством смотрел на мешок. Сидевший там не двигался и вообще не подавал признаков жизни.
Гойко с достоинством поклонился и опустил свою ношу на пол у ног Драгомира.
Послали за графиней и графскими детьми. Тем временем Зимородок развязал мешок, сунул туда руку и принялся шарить. Гойко смотрел в сторону и всем своим видом показывал, что происходящее ему крайне отвратительно. К ужасу Зимородка, Канделы в мешке не оказалось. Следопыт вытащил кроватку, затем вытряхнул мешок – оттуда высыпались крошечные подушка, одеяльце и ночной колпак. Но самого малютки словно бы и след простыл.
– Дыру он, что ли, там прогрыз? – бормотал Зимородок.
– А вы его выверните наизнанку, – неожиданно прозвучал женский голос.
Зимородок поднял глаза и увидел приятную полную женщину лет сорока с очень белыми пухлыми руками. На ней была расшитая кружевами рубашка, тяжелый бархатный жакет и стоящая колом полосатая юбка. За эту юбку цепко держалась девочка лет пяти, круглолицая, с прозрачными голубыми глазками и тонкими золотистыми волосами. Обе они с любопытством наблюдали за Зимородком.
«Графиня, – запоздало сообразил он, – а эта кроха, наверное, графская дочка».
– Простите, ваша светлость, – сказал Зимородок неловко. – Я не видел, как вы вошли.
– Выверните его, – повторила графиня. – Некоторые насекомые забиваются в углы.
– Это кто – насекомое? – закричали из мешка. Действительно, в верхнем углу что-то забилось, и на пол вывалился малютка-недомер. Он встряхнулся, быстро пригладил волосы, расправил крылья и с достоинством огляделся.
– О! – вскричал он, завидев графиню. – Прошу меня простить – я в таком виде… Эти грубины, эти варвары – они схватили меня спящим. И вот я предстал перед вами, прекрасная дама, неподобающе растрепанный, с осыпавшейся пыльцой на крыльях. Умоляю не судить обо мне по первому впечатлению! – И он отвесил грациознейший поклон, взмахивая крыльями, как плащом.
– Не стоит беспокоиться из-за таких мелочей, – улыбаясь, произнесла графиня. – Тяготы перенесенного вами путешествия, несомненно, послужат вам наилучшим извинением. Я не сомневаюсь, что здесь вы отдохнете и наберетесь сил.
– Благородство знатной дамы! – всхлипнул Кандела. – Такое изысканное и вместе с тем простое! Благодарю вас, благодарю!
Он сильно забил крыльями, поднялся в воздух и завис над рукой графини. Та, улыбаясь, протянула ему руку для поцелуя.
– Великая честь, – тихо молвил Кандела, легонько клюнув ее крошечными устами. Внезапно голос его прервался, он бело закатил глаза и потерял сознание.
Он упал бы на пол, если бы девочка не успела подхватить его. Бесчувственный Кандела, распластав крылья, лежал на детской ладошке, и его изящно скрещенные ножки свешивались между пальчиков ребенка.
– Что это с ним, Зора? – обратился к дочке граф Драгомир. – Он не расшибся?
– Поглядим, – ответила Зора и пощекотала Канделе животик.
– Оставьте… – прошептал Кандела. – Оставьте меня… Мне нужен воздух… аромат… изящное… Неужто не придет он, прекрасный юноша с цимбалом, чтобы сыграть мне песнь о неразделенной любви?
– Смешной, – сказала Зора и приподняла его за крылышко.
Кандела забил свободным крылом, пытаясь вырваться.
– Отпусти! – строго приказал девочке отец. Она не без сожаления разжала пальчики. Кандела подлетел к Драгомиру и уселся на подлокотнике его кресла.
– Я изнемогаю, – заявил он. – Эти негодяи, ваши подручные, морили меня голодом. Немного пыльцы – вот все, о чем я прошу. Мои запросы невелики – музыка, поэзия, возможно, живопись. И цветы. Цветы – всегда. Цветы – на завтрак, на обед, на ужин, на второй ужин… на полуночное чаепитие, к рассветному кексу…
– Позвольте узнать, – осторожно осведомился Драгомир, – чем вы изволите питаться в зимнее время?
Кандела выглядел озадаченным.
– В каком смысле?
– В том смысле, что зимой цветы не растут, – ответил граф.
– А что растет? – в ужасе спросил Кандела.
– Сосульки! – выпалила Зора.
– Не морочь господину-малютке голову! – остановила ее мать. – Сосульки никто не ест.
– Ну, это кто как, – бойко начала Зора, но вовремя остановилась.
