Тщетно.
Стена не становилась прозрачной, не возникала перед его внутренним взором. Равно, как не возникало вообще ничего, кроме изученных до мельчайших подробностей щелей в каменной кладке. Этот узор даже снился ему. Но и во сне Шут не мог увидеть ничего нового, кроме знакомых до боли щербин и изгибов гранитного кирпича.
Он устало провел ладонями по лицу и встал. Десять шагов в одну сторону. Десять обратно. Просто чтобы не сойти с ума.
Иногда ему казалось, что безумие уже очень близко. Дни в этой темнице тянулись бесконечно долго, ничем не отличаясь от ночей. Шут давно потерял им счет и престал понимать, какое именно время суток царит за пределами крепости, где ему довелось очутиться. По первости еще спасала злость. Она была безгранична. Но потом гнев улетучился, оставив только едкий осадок на дне души… кого винить, если сам дурак? Собственная глупость теперь виделась Шуту просто беспредельной. И если уж на кого и стоило пенять, то только на себя.
Но и в этом не было большого смысла… Шут понимал, что самобичевания не помогут отворить запертые двери и не вернут ему утраченный Дар. А утратил он его основательно… С того дня, как Шут очнулся в своей темнице, ему больше ни разу не удалось раздвинуть границы сознания. Он даже снов не видел, и уже совсем забыл, каково это — смотреть на мир иначе. Утрата пугала, но Шут понимал, что виной тому не его собственные проблемы. Просто хозяевам замка очень не хотелось оставлять за своим «гостем» столь опасную способность.
Нет, на этот раз никто не стал врываться в разум Шута. Все было сделано гораздо проще… Ему постоянно подсыпали в питье какую-то дрянь. Конечно, он мог бы отказаться от этой воды или вина, но тогда пришлось бы умереть от жажды, а это в планы Шута не входило. Каждый раз делая глоток из принесенного ему кувшина, он осознавал, что лишает себя возможности увидеть мир по-другому. Это осознание отравляло питье хуже любого яда, но попытки отказаться от него закончились крахом. Вероятно, доза снадобья была такова, что Шут скорее и правда отошел бы в мир иной, чем дождался, когда оно перестанет действовать.
Всякий раз он не выдерживал. Позволял себе хоть крошечный глоточек… которого оказывалось достаточно, чтобы укрепить зловредное действие подлой отравы. Тем не менее, Шут старался. Старался с каждым разом пить и есть все меньше, надеясь дождаться того момента, когда поганое зелье лишится своей силы.
Вот только в конце концов сам остался без сил. Когда голова у него начала кружиться от малейшего движения, а ноги ослабели точно плети, Шут с отчаянием понял, что проиграл эту борьбу. И предпочел далее не истязать свое тело, которому и так за последний год доставалось изрядно.
Все дальнейшие попытки были просто способом не потерять разум от одиночества, мрака и отсутствия времени в этом проклятом подземелье.
Впрочем… одинок он был не всегда… Порой к Шуту наведывались хозяева темницы. И он едва ли мог бы сказать, что тут хуже — безмолвие холодных стен или вынужденное общение с магистром Воленом и его уродливым братом.
Проклятые маги! Если бы Шут знал, во что выродился Дар в Серединных королевствах, то, возможно, никогда не пожелал бы иметь хоть какое-либо отношение к его носителям…
Эта магия была уродлива. Уродлива и извращена. Она давно потеряла грань, отделяющую деяния во благо от тех, которые являлись откровенно корыстными. Да, по сути, все, что делали люди Волена и он сам, с трудом удалось бы отнести к чему-то доброму… Их магия замкнулась на удовлетворении личных потребностей, а зачастую обыкновенных блажей. И хуже всего оказалось то, что от Шута они ждали единомыслия. В серьез полагали, будто он может разделять их бредовые идеи, в основе которых лежала только одна мысль — наделенные Силой люди должны править миром.
Вот так. Ничуть не меньше.
И они ведь пытались. Искренне пытались подогнуть весь мир под себя. Шут понял это довольно-таки быстро, да Волен и не скрывал своих планов. Чего уж тут скрывать… и так все ясно. И для Шута не было откровением, когда магистр сказал ему, что именно тайный орден магов приложил свою руку к войне с Ферестре. А с Тодриком общался сам господин Волен… «Мастер», так его разэтак через пень-корыто!
Удивило другое… С особым довольством магистр сообщил своему «гостю», будто вероломное решение Нар получить армию Закатного Края вместе с землями королевства было вовсе не ее собственным. "Нам не стоило особого труда внушить глупой девчонке эту идею", — заявил Волен во время первого же разговора в стенах темницы. Наверное, он ожидал, что господин Патрик сильно рассердится, заведет речь о бесчестии и коварстве, станет попрекать… Но Шут не оправдал надежд магистра — вместо гнева он испытал глубокую печаль. Если бы Нар только узнала, что оказалась лишь мелкой фигурой на батальном полотне старого колдуна… О, сколь велика была бы ее ярость!
Бедная таргано…
Сам Шут оставался на удивление безучастен к словам Волена. Его не трогали ни признания в покушениях на Руальда, ни огорченные сетования, мол, "а сами вы живучи и везучи, молодой человек". Может быть, потому, что Шут давно догадывался, кому они с королем обязаны своими бедами. И хотел теперь только одного — сбежать из своего узилища, а не вести долгие бессмысленные разговоры с человеком, который и в самом деле не имеет ни малейшего представления о чести. Не интересовали Шута скрытые мотивы Волена, лежавшие в основе всех каверз против Руальда. Если магистр почитает марионетками королей, уж ясно, какие у него мотивы! Он и самого Шута видел не более, чем интересной игрушкой. Забавной головоломкой, которую непременно нужно разгадать. И все эти долгие беседы сводились, по сути, к одному — попыткам «сломать» строптивого «комедианта», вынудить его принять чужие правила.
Стать еще одним учеником и последователем тайного ордена.
Вообще-то с самого начала Волен очень хотел Шута просто уничтожить. Так хлопот меньше. Но раз уж не получилось… чего б не попытаться обратить "досадную помеху" в ручного зверька… Шут, однако, ни лаской, ни таской на предложение примкнуть к ордену не соглашался. Разумеется. Нигде ему не брякнуло развлекать господина магистра хоть обычными фокусами, хоть магическими.
Волен это понимал. Но ему словно был не столько интересен результат, сколько сам процесс. Магистру нравилось заявляться к Шуту в самое неподходящее время — когда тот спал, ел или вовсе находился в уборной — и изводить долгими монологами. Именно монологами, потому что до ответа Шут снисходил редко, уже в первые несколько дней узнав все, интересовавшее его.
Темница, где он жил, более напоминала обычные покои не самого бедного человека. Здесь имелась большая добротная кровать с чистой постелью, пара кресел у очага и даже та самая уборная в отдельном чулане. И кабы не запертая дверь, Шуту могло бы даже показаться, будто он просто приглашен в гости… Тем более, что и пища на его столе всегда отличалась хорошим вкусом, равно, как и вино… Если б только в этой снеди еще не было поганой отравы, которая лишала Шута не только его Дара, но, вместе с тем, и уверенности в себе…
