"Будь человеком, — просила она его — умоляла его. — Думай. Помни о грозящей мне опасности." Потому опасность, грозящая ему самому, его не заботила.
Быть может, он услышал. Он не пришел.
Он был мудр; и она тоже. Но как она желала его!
Айдан слышал ее. Он видел, какая охрана окружает ее. Никто из них не смог бы устоять против колдовских чар. А смог бы он? Он даже не знал, с чем ему предстояло столкнуться — с демоном, со смертным магом или вообще ни с чем, кроме ночного кошмара.
И он не сможет это узнать, пока не увидит. Но чтобы увидеть, он должен приманить это; и он не желал — не мог — использовать Джоанну в качестве приманки.
Он сел на своем матраце. Возможно, ему и не надо было делать этого. У него есть собственная магия. Да, она была ограничена. Но возможно — возможно — ее окажется достаточно.
Айдан со стоном откинулся назад. На магию нужно время. Время, которого у него может не оказаться. Он упустил все имевшиеся возможности, пока караван вез его и Джоанну сюда. Этот город был раскрыт, как челюсти капкана, быть может, именно здесь ассасин собирался нанести удар; и возможно, нанесет его скоро. Половина Алеппо знала, что с юга прибыл караван Дома Ибрагима. Известие достигнет Масиафа, словно на крыльях. И затем последует удар из тьмы.
Страх заставил чувства Айдана резко обостриться. Но никакой опасности он не обнаружил. Джоанну охраняли; никто не подкрадывался к ней. Никакого зла против нее не замышлялось в городе вокруг.
Айдан не стал задерживаться, чтобы прочитать все остальное, хотя кое-что из этого мимоходом проникло в его сознание. Он не собирался сегодня путешествовать в потоках сознаний, хотя давно уже не пробовал этого. Он настроил всю свою силу на охрану, а всю волю — на сон, и собирался пережить ночь.
После своих бессонных рассуждений он проснулся, когда солнце уже давным-давно взошло. Арслан, твердой и безжалостной рукой разбудивший его, сообщил, как только Айдан открыл глаза:
— Господину моему следует быстро подняться. Господин мой получил приглашение туда, куда лучше счесть должным явиться.
Айдан со стоном сел, откидывая волосы с лица.
— Не соизволит ли мой слуга объясняться на простом арабском?
Арслан без тени раскаяния улыбнулся.
— Ты удачлив, господин мой. Госпожа Хадижа хочет говорить с тобой. Я не думаю, что другие могли бы получить приглашение так скоро.
Айдан знал, что это верно. Как госпожа Дома, Хадижа кое в чем стояла выше королевы и прекрасно это понимала. Он немедленно поднялся и попал в умелые руки Арслана. Пока мамлюк омывал его, Айдан сказал:
— Насколько я знаю, всю вашу компанию убрали куда-то с глаз долой.
— Так и было. — Арслан выжал полотенце в таз, положил его на край и начал одевать своего хозяина. — Мы были не согласны с этой ссылкой. В конце концов, на это не было твоего приказа. Я буду твоим личным прислужником, я подхожу для этого больше, чем тот дурак, которого к тебе приставили. Остальные будут охранять тебя, сменяя друг друга. Могу я отпустить их походить по городу, когда они не несут охрану?
— Только если они — и ты — дадите клятву быть воплощением осторожности. И оставлять свою ливрею дома.
Арслан склонил голову:
— Да, господин мой.
— И запомни, — продолжал Айдан. — Никакой слежки; не сметь собирать толпу народа. Если увидите ассасина, то оставьте его в покое.
— Даже если он убивает горожанина, господин мой?
Айдан скрипнул зубами. Вежливость Арслана была безупречной, но мыслил он куда более четко, чем сам Айдан.
— Не следует проявлять геройство, пока мы находимся в этом городе. Мы были бы хуже, чем глупцами, если бы направили наше возмездие против рабов, пока их повелитель сидит в своей норе, свободный, сильный и слишком хорошо знающий о нас.
— Да, господин мой, — отозвался Арслан.
Он воистину был мастером скрывать свои мысли, этого умения всех слуг. Но Айдан имел более острое зрение, чем большинство людей.
— Поклянись в этом своей честью и своей душой, — потребовал он.
Принуждаемый таким образом, Арслан мог только повиноваться. Он не был этому рад, но его уважение к своему господину поднялось выше на один-два пункта.
Айдан был готов: вымыт, одет — мрачно и пышно. Он не взял оружие, хотя собственный бок без меча казался ему обнаженным. Арслан следовал за ним. Райхан и Конрад шли позади.
Никто из них не был допущен в гарем. Это был закон, и закон несокрушимый. Айдан вошел внутрь под охраной гороподобного, абсолютно черного евнуха, ужасного, словно дьявол из ночных кошмаров аббата, вооруженный мечом, который мог быть только похищен у франков. Его угрюмые взгляды обещали немедленное применение этого оружия к некоей части тела Айдана, если тот хоть на шаг уклонится от предписанного ему пути.
Айдан и не пытался свернуть; ему действительно не дали бы уйти далеко. Его допустили только в первый двор, в помещение, находящееся в нем, в небольшую сумрачную комнату, разделенную пополам ширмой со сложным узором из прорезей. Хотя эта комната и выглядела для него совершенно чуждой — изразцы, ковры, узор из серебряных корабликов, окаймляющий белый потолок, она все же напомнила ему приемную женского монастыря. Была здесь даже дама-компаньонка в черном, под плотным покрывалом, ее узловатые и пятнистые от возраста пальцы спокойно лежали на коленях.
И с нею, около, но не сразу за ширмой, стояла фигура, чей покров был словно дым, скрывавший черты Джоанны.
Айдан был воспитан при дворе среди королей. Он не пошатнулся. Он не вскрикнул, не бросился к ней, не обнял ее, не прижал ее к груди. Он спокойно вошел. На полпути между дверью и женщинами он низко и учтиво поклонился.
— Ma dama. Все ли хорошо?
Он самой кожей осознавал, почему она закрыла от него лицо. Ее щеки горели. Ее грудь вздымалась чаще, чем обычно; он слышал стук ее сердца.
Если он был спокойнее, то только потому, что имел колдовскую власть над своим телом. Вокруг были глаза — они смотрели, судили, выискивали малейший промах. И пристальнее всего — старуха, закутанная в покрывало, не более, чем тень с желтыми птичьими лапками и жестоко-спокойными, соколиными глазами. Это не служанка; и отнюдь не дурочка.
Он не побледнел под ее взглядом, хотя он подталкивал его извиниться за неучтивость, которую он проявил, приветствовав Джоанну раньше, чем эту женщину. пусть делает все, что хочет. Он принадлежал Джоанне, а потом уж — всем прочим смертным.
Он поклонился ей, как принц кланяется королеве — без покорства.
— Госпожа.
Соколиные глаза блеснули. Покрывало чуть колыхнулось.
— Сэр франк.
