— Господи ты боже мой! — отвечает. — А я, дура безмозглая, думала, ты не приедешь.
— Не мог я не приехать, — говорю. — Шампанское вот привез. Начнем, — говорю, — Катенька, все начала?
И мы начали — тут же, прямо в холле, на пушистом апельсиновом ковре.
8 августа
Ночью опять снились мерзкие сны. Катя в них была то паучихой, то каракатицей, то кикиморой, то вообще невесть чем. И когда я забирался на нее, скулы сводило от омерзения. Однако едва проснулся, она оказалась теплой, мягкой и спящей женщиной. И я хотел ее так, что пришлось перебраться сначала на диван, а потом — все-таки! — и на нее.
Альбина явилась на работу мрачнее тучи. А тут я еще масла в огонь подлил.
— Что, — говорю, — слаба все-таки оказалась твоя сила, ведьма-половинка?
У нее глаза замерцали, будто угли в затухающем костре.
— Имей, — говорит, — в виду, я пойду на все!
— Пойди, — отвечаю, — куда хочешь! А пока начинай подыскивать себе новое место работы. Или хотя бы заявление об отпуске принеси.
Она смерила меня пылающим взглядом.
— Пожалеешь, — говорит, — Виталенька. Ой пожалеешь, милый!
— С Катей моей, — отвечаю, — я никогда ни о чем не пожалею! И тебе меня не взять!
У нее глаза потухли, будто я в самую точку попал.
Чувствую, завтра будет наш последний разговор, если не принесет заявление.
Ближе к вечеру позвонил Пахевич.
— Готовься, — говорит Виталик. — Перед нами открываются большие перспективы. Надо встретиться.
Хотел я сказать, что мне теперь его перспективы до лампочки. Но побоялся. Не выпустит он меня из дела. И это будет пострашнее, чем все Альбинины угрозы. Надо думать, что делать… А пока договорились встретиться.
Когда я прочел последнюю строчку марголинского дневника, часы показывали четверть седьмого.
Я вырубил гейтс, пошел на кухню и включил чайник. Попил пустого чаю. Не помогло — на душе по-прежнему было пакостно. Тогда я принял душ — будто хотел смыть помои, в которых выкупался. Струйки теплой воды казались Ингиными пальцами. Ласковыми, нежными, знакомыми… Стало чуть полегче.
Я и раньше не слишком жалел доктора Марголина. Что-то подсказывало, что смерть его — не случайность. Наверное, давала себя знать интуиция… Но теперь приключившееся с ним виделось тем самым наказанием, которое судьба — пусть и не часто, но все же обрушивает на головы разного рода проходимцев. И если бы Виталик Марголин убивал новорожденных в одиночку, я бы и пальцем не шевельнул, чтобы вести расследование дальше. Но оставались еще ведьмочка Альбина и господин Раскатов. Против них, на случай суда, нужны реальные свидетельские показания… Но и это — только часть правды. Главное же, теперь я был на двести процентов уверен, что Екатерина Савицкая попала в лапы Раскатову. И ее следовало спасти. Ну хотя бы попытаться… Если, конечно, она еще жива!.. Оставить ее сейчас один на один с Пал Ванычем — немногим лучше, чем убить младенца. Тем более если именно мои неуклюжие действия и затянули ее в сферу раскатовского интереса! Нет, парни: коли назвался груздем — не говори, что не дюж!
Короче, я переоделся и отправился перекусить. А потом поехал на встречу с Ингой.
— Привет, америкен бой! — Инга первым делом полезла обниматься.
— Привет, малышка! — Я с удовольствием ответил на поцелуй. — Хвост не притащила?
Инга непроизвольно оглянулась и помотала головой. Пушистые волосы колыхнулись на вечернем ветерке.
— Сбросила, конь в малине! Пришлось пробежаться по Гостинке… Куда направимся? — Приникла к моему уху и шепнула: — Трахаться хочется — мочи нет!
— Подожди, — сказал я. — Давай-ка прогуляемся. У меня есть кое-какие новости.
Инга посерьезнела, отстранилась, мгновенно превращаясь из красотки-соблазнительницы в сотрудницу Десятого управления Министерства внутренних дел и взяла меня под руку.
— Рассказывай!
И я рассказал. Когда закончил, она долго молчала. Похоже, для сотрудницы Десятого управления все услышанное казалось бредом сумасшедшего, и она не знала теперь как бы помягче выложить свое мнение.
Мы стояли возле Зимнего дворца. Я облокотился на парапет и смотрел в серую невскую воду.
— Вот сволочи! — сказала наконец Инга.
— Подожди… Значит, ты поверила?
Инга изумилась:
— Конечно! А разве я могла… — До нее наконец дошло. — Максима! — Ее голос сделался проникновенным. — Я ведь уже немного тебя узнала! Ты не производишь впечатления чокнутого.
— И что ты обо всем этом думаешь?
— Сволочи! — повторила она. — И никто ведь не поверит!
— Без Савицкой, разумеется, не поверят, — согласился я. — С нею, скорее всего, тоже. Но мне кажется, искать ее все равно нужно. Хотя бы для того, чтобы попытаться спасти. Если она еще жива…
— Разве что мое начальство попытается все это раскрутить. — Инга тоже облокотилась на парапет. — Но без твоей Савицкой мне к нему с такими новостями и соваться бесполезно.
— Ты обещала узнать о ней…
— Я помню. Пока не сумела. Стена! — Инга не стала объяснять, о какой стене идет речь, и вновь задумалась. — Завтра попытаюсь зайти с другой стороны. Есть кое-какие каналы…
Мне вдруг стало легко, будто она смыла с моей души немалую часть помоев.
— Твои каналы небось все как на подбор — темпераментные, молодые и мускулистые?
Она вскинула на меня глаза. Я улыбнулся открытой улыбкой.
— Молодые! И мускулистые, конь в малине! — Сотрудница компетентных органов снова стремительно превращалась в соблазнительницу. — Но знал бы ты, как глубоко мне теперь на них наплевать!
Я обнял ее, запустил руку под пиджак, коснулся обтянутого блузкой упругого яблока. И мне тоже стало глубоко наплевать. На все, кроме Ингиного тела.
Мы остановили такси и отправились в ближайшие ночные меблирашки, тратить очередную двадцатку на любовь. Но когда наши ублаготворенные тела расплелись и оторвались друг от друга, мне снова стало не наплевать на Савицкую. Я виновато погладил горячую Ингину спину и сказал:
— Понимаешь, малышка… Кажется, завтра меня ждет очень трудный день…
— Понимаю, америкен бой. — Она повернулась ко мне лицом и провела пальчиком по моей щеке. — Будь завтра в одиннадцать утра в кафе «Комендантский аэродром» на улице Ильюшина. Там есть таксофон. Я к этому времени постараюсь все узнать и позвоню. А теперь давай разлетаться.
И мы разлетелись.
Без пяти одиннадцать я с абсолютно расслабленным видом (этакий плейбой — ни забот, ни печалей!) зашел в кафе «Комендантский аэродром», сел возле висевшего на стене таксофона и заказал завтрак. Когда съел яичницу с беконом, таксофон зазвонил. Я снял трубку.
