Их жизнь изменилась. Жизнь Маджрити изменилась.
Истины Ашара уже некоторое время распространялись по пустыне, еще до того как Рашид прибыл на запад. Но ни одно из других племен не приняло эти истины и не стало их проповедовать так решительно, как зухриты, когда Язир и Галиб повели их на восток — они все закрывали лица по примеру ибн Рашида, — на священную, очистительную войну.
Язир провел почти половину жизни, стараясь заслужить одобрение своих ваджи, даже после того как ибн Рашид умер и лишь его гремящие кости и череп сопровождали Язира и Галиба в их странствиях. Он по-прежнему старался измерять свои поступки тем, как оценили бы их глаза ваджи. Трудно было превращаться из простого воина, сына пустыни и звезд, в вождя в скользком мире городов и денег, дипломатов и эмиссаров из-за пролива или с далекого востока. Очень трудно.
Теперь ему нужны были писари, люди, которые умели расшифровывать послания, приходящие из других земель. В черточках на пергаменте заключались гибель людей и осуществление или отрицание звездных видений Ашара. С этим трудно было смириться.
Язир часто завидовал брату, его ясному подходу ко всему. Галиб не изменился, не видел причин меняться. Он все еще оставался военачальником зухритов, прямым и неудержимым, как ветер. Взять, к примеру, сидящего перед ними человека. Для Галиба он был меньше чем человеком, он сопел носом и оскорбил их отказом от предложенной ими еды. Следовательно, его нужно было убить. Тогда, по крайней мере, можно было бы поразвлечься за его счет. Галиб знал множество способов убить человека. «Этого, — подумал Язир, — вероятно, кастрировали бы и отдали воинам — или даже женщинам». Галибу такое решение представлялось чем-то само собой разумеющимся.
Язир, сам сын жестокой пустыни, почти согласился с братом, но продолжал свою долгую борьбу за другой взгляд на вещи. Хазем ибн Альмалик был принцем из-за моря. Он мог бы править Картадой, если бы обстоятельства хотя бы слегка изменились. Он явился сюда просить Язира и Галиба изменить эти обстоятельства. Это означало бы, сказал он им, что на престоле одного из самых могущественных государств Аль-Рассана появится истинно верующий правитель. Он даже согласен наполовину закрыть лицо, как мувардийцы, сказал он.
Язир не знал, что такое престол, но понял, о чем его просят. Он был совершенно уверен, что его брат тоже понял, но у Галиба к этому другое отношение. Галибу вряд ли есть дело до того, кто правит Картадой в Аль-Рассане. Ему совершенно безразлично, наденет ли этот человек повязку на лицо, предписанную ибн Рашидом людям племени, чтобы отгородить себя от нечестивых. Ему просто хочется получить возможность снова начать войну во имя Ашара и бога. Война — это хорошо, священная война — самая лучшая вещь в мире.
Но иногда человек, стремящийся создать нацию из разобщенных племен, сделать ее ощутимой силой в мире, чем-то большим, чем струйки песка, должен стараться сдерживать свои желания или подняться выше их.
Язир, сидя на одеяле, на северном ветру, перед приходом зимы, чувствовал, как его внутренности разъедает неуверенность. Никто не предупредил его, что лидерство, такое лидерство, плохо сказывается на желудке.
Он начал лысеть много лет назад. Но его череп, обычно прикрытый, загорел так же сильно, как остальные части лица. Галиб, не имеющий других забот, кроме того, как заставить своих воинов убивать врагов, а не друг друга, сохранил длинную черную гриву. Он носил ее стянутой сзади, чтобы не лезла в глаза, и он продолжал носить на шее свой ремешок. Иногда ему задавали вопросы об этом ремешке. Галиб улыбался и уклонялся от ответа, что порождало различные домыслы. Язир знал, что это за ремешок. Он был далеко не брезгливый человек, но думать об этом не любил.
Он снова поднял глаза к заходящему солнцу. До молитвы осталось совсем мало времени. Некоторых новостей их гость не знал. Путешествие сюда отняло у него много времени; другие выехали позже него, а приехали раньше. Язир еще не представлял, как этим воспользоваться.
— Как насчет джадитов? — спросил он, чтобы с чего-то начать.
Хазем ибн Альмалик при этих словах дернулся, словно зверь, попавший в силки. Он бросил на Язира изумленный, выдавший его взгляд. Это был первый конкретный вопрос, заданный ему братьями. Свистел ветер, гнал песок.
— Джадиты? — непонимающе переспросил он. Язир пришел к выводу, что он несколько туповат. Какая жалость.
— Джадиты, — повторил Язир, словно разговаривал с ребенком. Галиб быстро взглянул на него и отвел глаза, но ничего не сказал. — Насколько они сильны? Нам сказали, что Картада позволяет платить дань всадникам. Это запрещено Законами. Если такая дань выплачивается, на это должна быть причина. Что это за причина?
Хазем вытер мокрый нос. Он воспользовался правой рукой, что было возмутительно. Откашлялся.
— Эта дань — одна из причин моего приезда сюда. Конечно, это запрещено. Это святотатство, и не единственное. Наглые всадники не боятся слабых правителей Аль-Рассана. Даже мой отец унижается перед джадитами, хотя и называет себя Львом.
Он с горечью рассмеялся. Язир ничего не ответил, он слушал и наблюдал, прикрыв веки. Мимо проносился песок, хлопала ткань шатров в лагере. Лаяла собака.
Их посетитель продолжал тараторить:
— Джадиты выдвигают свои требования, и им дают все, чего они просят, несмотря на ясное указание Ашара. Они берут наше золото, они берут наших женщин, они со смехом ездят по нашим улицам, глядя свысока на истинно верующих, насмехаются над нашими слабыми правителями. Им невдомек, что опасность грозит им не со стороны безбожных правителей, а со стороны истинных наследников Ашара, чистых сынов пустыни. Разве вы не придете? Разве не очистите Аль-Рассан?
Галиб заворчал, оттянул вниз ткань и сплюнул.
— Зачем? — спросил он.
Язир удивился. Его брат обычно не интересовался поводом для войны. Внезапно у принца из-за моря прибавилось уверенности; он прямее сел на одеяле. Словно только и ждал их вопросов. Все, кто приплывал к ним из Аль-Рассана за эти годы, ваджи и эмиссары, были большими болтунами. Они не носили на лице повязок, возможно, этим объяснялась их разговорчивость. Поэты, певцы, герольды — слова в тех странах лились, как вода. Именно молчание их смущало. Сейчас было уже совершенно очевидно, что их гость не знает о смерти своего отца.
— Кто же еще? — спросил Хазем Картадский и преувеличенно широко развел руками, чуть не задев колено Язира. — Если не придете вы, будут править Всадники Джада. В наше время. И Аль-Рассан будет потерян для Ашара и звезд.
— Он уже потерян, — пробормотал Галиб, снова удивив Язира.
— Так отберите его снова! — быстро произнес Хазем ибн Альмалик. — Он готов встретить вас. Нас.
