И оставила здесь, в самом первом из миров, Ким, возложив на ее плечи тяжкое бремя заботы об этом мире.
Ким вытерла лезвие и вложила Локдал в ножны; и при этом раздался снова звук потревоженной струны арфы. Она убрала кинжал в шкаф и снова поднялась по лесенке наверх — навстречу тому миру, которому так необходима была сейчас, навстречу всем тем мирам, которые отныне были связаны с нею, новой ясновидящей Бреннина.
— Господи! — воскликнул Кевин. — Это же Пол!
Напряженная, гнетущая тишина была ему ответом. К такому никто из них не был и не мог быть готов. «Но я-то должен был догадаться! — Эта мысль, точно пойманная птица, билась у Кевина в мозгу. — Я должен был понять — еще когда он впервые рассказывал мне о Древе Жизни!» Горечь и бессильный гнев переполняли его душу…
— Это, наверное, тоже было решено во время игры в шахматы? — злобно бросил он королю.
— Да, — просто ответил Айлиль. — Он пришел играть в та'баэль, а потом сам предложил… Я бы никогда не попросил его об этом! Мне и в голову никогда такое не приходило! Не знаю, правда, сможешь ли ты мне поверить…
Но он, конечно же, поверил. Слишком уж все совпадало! И зря он так набросился на старика. Ведь Пол все равно бы сделал то, что давно уже хотел сделать, а ТАК умереть было куда лучше, чем «случайно» упасть, спускаясь с отвесного утеса. Если все это, конечно, соизмеримо. А почему бы и нет? Ему казалось, что соизмеримо вполне. Но все-таки было так больно… так больно… и еще…
— Нет! — решительно сказал Лорин. — Это необходимо остановить. Мы не имеем права так поступать! Он ведь даже не из нашего мира. Мы не смеем взваливать на него одного собственные беды и несчастья. Мальчика нужно немедленно с дерева снять! Тем более что он гость твоего дома, Айлиль! Гость нашего мира! И о чем ты только думал, когда…
— О нашем мире. О своем доме. О своем народе. Он сам пришел ко мне, Серебряный Плащ.
— И нужно было ему отказать!
— Лорин, он же предложил это от чистого сердца! — Это сказал Горлас, и голос его неожиданно дрогнул.
— Так ты тоже был при этом? — рассвирепел маг.
— Да. И это я привязывал его к Древу. Он так храбро прошел мимо нас прямо к нему… Словно был там совершенно один. Я сам не знаю, как все это получилось, и боюсь сейчас говорить об этом, как боялся и там, в Священной роще, но клянусь: он предложил себя в жертву от чистого сердца!
— Нет, — снова сказал Лорин, и лицо его окаменело — с таким трудом он сдерживал целую бурю чувств, бушевавшую у него в душе. — Нет, он, возможно, просто не в состоянии был понять, на что решился. О, мой король, его необходимо немедленно оттуда снять! Пока он не умер.
— Но это же его собственная смерть, Лорин! Он сам выбрал ее и принес нам в дар. Неужели ты осмелишься отнять у него право на собственную смерть? — Глаза Айлиля казались очень старыми и очень усталыми.
— Осмелюсь! — отвечал маг. — Я привел его сюда не для того, чтобы он ради нас умер.
Пора вмешаться, решил Кевин.
— Может быть, привели нас сюда и не для этого… — Кевин с трудом шевелил губами, буквально выталкивая слова изо рта и все время запинаясь. — Но я думаю, что Пол только поэтому сюда и пришел. — Господи, ведь он теряет их обоих! Сперва Дженнифер. А теперь и Пола. Казалось, что в груди у него не сердце, а сплошная рана. — И если он отправился к Древу Жизни, то сделал это сознательно. Потому, что сам так хотел. Что ж, позвольте ему умереть ради вас, раз он не может жить ради себя самого. Оставь его, Лорин. Отпусти его.
Кевин даже не пытался смахнуть текущие по щекам слезы; ему было все равно, что их видят все, а Джаэль и вовсе не сводит с него глаз, своих холодных прекрасных глаз…
— Кевин, — тихо промолвил маг, — это очень страшная смерть. Ни один человек не может выдержать три ночи подряд… Но если он не выдержит, все его страдания будут напрасными, и смерть эта ничего не даст. Позволь же мне снять его оттуда.
— Не тебе это решать, Серебряный Плащ! — раздался голос Джаэль. — И не ему.
Лорин обернулся; взгляд его сейчас был как кремень.
— Если я решу снять его с дерева, — сказал он, словно вколачивая в нее эти слова, — то тебе придется убить меня, чтобы этому помешать.
— Осторожнее, маг, — предупредил его Горлас вкрадчивым тоном. — Это уже попахивает предательством. Ведь наш Верховный правитель уже сказал свое слово. Неужели ты хочешь пойти против его воли?
«Похоже, никто из них так и не понимает, что, собственно, произошло», — думал Кевин.
— Никто тут никаких решений не принимал, кроме самого Пола, — сказал он, чувствуя себя обессилевшим. Однако ни малейшего удивления он не испытывал: ему действительно следовало бы знать, что так все и будет. — Знаешь, Лорин, по-моему, если кто-то во всем этом хоть что-нибудь смыслит, так это он. Скажи, а если он все-таки продержится три ночи подряд, дождь пойдет?
— Возможно. — Это сказал король. — Нам дикая магия не подвластна и нам ее не понять.
— Кровавая магия! — горько воскликнул Лорин.
— Дикое божество, — покачал головой Тейрнон. — И кровь, возможно, тоже прольется.
— Да только ему все равно не продержаться! — сказал Дьярмуд совершенно трезвым голосом и посмотрел Кевину прямо в глаза. — Ты же сам говорил, что он был болен.
Кевин рассмеялся — пронзительно и хрипло — и воскликнул с каким-то свирепым весельем, от которого ему стало еще больнее:
— Вот уж что его никогда не останавливало! Он ведь у нас упрямый сукин сын! Упрямый и мужественный!
Любовь, которой проникнуты были эти грубоватые слова, почувствовал, казалось, каждый присутствующий в зале; и к этому чувству даже Джаэль отнеслась с должным уважением, хотя в целом смотрела на происходящее совершенно иначе, чем Лорин Серебряный Плащ, который после слов Кевина без сил рухнул в кресло и некоторое время молчал.
— Что ж, прекрасно, — вымолвил он наконец. — Ах, Кевин! Ведь отныне и до тех пор, пока существует на свете Бреннин, о нем будут слагать песни! Чем бы ни кончился его подвиг!
— Песни! — презрительно и устало отозвался Кевин. — От этих песен у вас в голове сплошная каша. — Слишком много сил требовалось ему, чтобы хоть немного заглушить терзавшую его боль, и он позволил ей захлестнуть его с головой. «Порой просто НИЧЕГО нельзя сделать» — так говорил его отец. «Ах, абба!» — думал он, утопая в пучине невыносимой душевной муки и чувствуя себя удивительно одиноким и далеким от дома.
— Мы соберемся завтра, — сказал, снова поднимаясь, Айлиль, Верховный правитель Бреннина. Он казался невероятно худым и высоким. — Завтра, как только взойдет солнце, я жду вас в этом зале. Посмотрим, что принесет нам грядущая ночь.
