Глава 22
На следующее утро, пока солнце ещё не поднялось, а белый полупрозрачный туман окутывал ветви огромных дубов, Силк и господин Волк начали готовиться к походу в Найссу. Гарион сидел на пеньке, угрюмо наблюдая за сборами.
— Почему такой мрачный? — спросил Волк.
— Не хотел бы вот так расставаться.
— Это всего на пару недель.
— Знаю, но всё же… — пожал плечами Гарион.
— Позаботься о тётушке, пока меня не будет, — попросил Волк, завязывая узел.
— Хорошо.
— И никогда не снимай амулет. Найсса — место опасное.
— Не буду, — пообещал Гарион. — И ты будь поосторожнее, хорошо, дедушка?
Старик серьёзно взглянул на него, отряхнул влагу с белой бороды.
— Я всегда осторожен, Гарион.
— Уже поздно, Белгарат, — позвал Силк, таща за повод лошадей.
Волк кивнул.
— Увидимся через две недели в Стисс Торе, — прошептал Волк внуку.
Гарион быстро обнял старика и отвернулся, не в силах смотреть, как уходят эти двое. Увидев одиноко стоявшего Мендореллена, печально уставившегося в пространство, он пересёк поляну и подошёл поближе.
— Расставаться всегда так грустно, — задумчиво пробормотал рыцарь, вздыхая.
— И не только грустно, но и страшновато, правда, Мендореллен?
— Ты мальчик неглупый и чувствительный, Гарион.
— Что тебя беспокоит? Последние дни ты как-то странно ведёшь себя.
— Обнаружил в себе нечто, непривычное, и это нечто мне не нравится.
— Да? Что же именно?
— Страх, — коротко ответил Мендореллен.
— Страх? Перед кем?
— Перед глиняными людьми. Не знаю отчего, но само их существование вселяет ужас в душу мою.
— Мы все испугались тогда, Мендореллен, — уверил Гарион.
— Я никогда ничего не боялся раньше, — спокойно ответил Мендореллен.
— Никогда?
— Даже в детстве. Но меня дрожь взяла при виде этих глиняных чудовищ, и отчаянно хотелось убежать.
— Ты ведь не сбежал, а, наоборот, храбро дрался.
— На этот раз да, — признал Мендореллен, — но что будет в следующий?
Теперь, когда страх нашёл дорогу в сердце моё, кто может сказать, когда он снова вернётся? В какой-нибудь отчаянный час, когда успех нашего дела будет висеть на волоске, вдруг мерзкий ужас сожмёт холодной рукой глотку и превратит в жалкого труса? Эта мысль гложет мозг, и я смертельно стыжусь своей слабости и бессилия.
— Стыдишься? Потому что испытываешь простые человеческие чувства? Ты слишком строго судишь себя, Мендореллен!
— Ты в доброте своей находишь предлог, чтобы оправдать меня, юноша, но порок мой слишком гнусен. Всю жизнь стремился я к совершенству и почти достиг цели, но теперь именно это превосходство над другими, которому дивился мир, запятнано и унижено. Как горько сознавать подобное!
Он повернулся, и Гарион с испугом увидел, что в глазах рыцаря стоят слёзы.
— Не поможешь ли мне надеть латы? — попросил Мендореллен.
— Конечно.
— Чувствую острую необходимость одеться в сталь. Это укрепит моё трусливое сердце.
— Ты не трус, — замотал головой Гарион.
— Только время это покажет, — печально вздохнул Мендореллен.
Когда настало время прощаться, королева Ксанта выступила вперёд:
— Желаю всем успеха. Я помогу вам в поисках чем только возможно, но дриады неразрывно связаны узами жизни со своим деревом. Мой дуб очень стар, и я должна о нём заботиться.
Она нежно взглянула на исполинское дерево, чернеющее в утреннем тумане.
— Мы в рабстве друг у друга, но это рабство, порождённое любовью.
И снова Гарион почувствовал то же слабое прикосновение к сердцу, испытанное вчера при виде дерева-исполина. Но на этот раз он ощутил, что дуб прощается и предостерегает его от неведомой опасности.
Королева Ксанта обменялась испуганным взглядом с тётей Пол и пристально посмотрела на Гариона.
— Мои младшие дочери проводят вас к реке, которая служит южной границей нашего леса, — продолжала она. — Оттуда вы легко найдёте дорогу к морю.
Голос, казалось, не изменился, но взгляд почему-то стал задумчивым.
— Спасибо, Ксанта, — тепло поблагодарила тётя Пол, обнимая королеву дриад.
— Если сможешь передать Борунам, что Се'Недра здорова и осталась со мной, императору станет хоть немного легче.
— Обязательно, Полгара, — пообещала Ксанта.
Они сели на коней и в сопровождении полудюжины дриад, порхавших впереди, словно бабочки, направились к югу. Гарион почему-то чувствовал, что ужасно угнетён, и, почти не обращая внимания на окружающих, в полном молчании ехал рядом с Дерником по извилистой лесной тропинке.
Около полудня тени под деревьями сгустились, и друзьям стало не до разговоров. Предупреждение, прошелестевшее в листве старого дуба, казалось, тысячекратно повторялось остальными деревьями, слышалось в каждом скрипе ствола и трепете тонких веток.
— Должно быть, погода переменится, — решил Дерник, глядя вверх. — Хотел бы я увидеть небо!
Гарион кивнул, пытаясь заглушить ощущение надвигающейся опасности.
Во главе кавалькады ехали Мендореллен в латах и Бэйрек в кольчуге; Хеттар, запахнувшись в куртку с нашитыми стальными пластинами, держался сзади.
Казалось, всех одолевает зловещее предчувствие беды. Мужчины держали оружие наготове, постоянно обшаривая глазами густые заросли.
И в этот момент весь лес наполнился толнедрийскими легионерами, поднимавшимися из кустов или выходившими из-за деревьев. Они не пытались нападать, просто стояли, выставив короткие копья, сверкая полированными стальными нагрудниками.
Бэйрек выругался, Мендореллен резко осадил жеребца.
— В сторону! — приказал он солдатам, опуская копьё.
— Полегче, — предупредил Бэйрек.
Дриады, испуганно взглянув на солдат, немедленно растворились в густой чаще.
— Как считаешь, лорд Бэйрек, — безмятежно вопросил рыцарь, — не перебить ли эту свору? Их здесь не больше сотни.
— Как-нибудь на досуге нам придётся побеседовать на подобные интересные темы, — кивнул Бэйрек и, оглянувшись, заметил, что Хеттар успел подъехать поближе.
— Что ж, — вздохнул великан, — думаю, самое время решить этот вопрос.
Затянув ремни на щите, он обнажил меч.
— Ну как, Мендореллен? Дадим им возможность исчезнуть, пока не поздно?
— У тебя милосердная душа, лорд Бэйрек, — согласился Мендореллен.
Но тут у изгиба тропинки появилась группа всадников. Их предводитель, широкоплечий мужчина, был одет в голубой плащ с серебряной оторочкой.
Нагрудник и шлем, выложенные золотом, ослепительно блестели. Горячившийся гнедой жеребец грыз удила, топча копытами влажные листья, устилавшие землю.
