-- За что ты изгоняешь меня? - возопила Иннашагга, сползая с кровати на пол. - Чем провинилась я пред тобою? Неужто только тем, что скрыла смерть новорождённого? Неужели проступок мой заслуживает столь жестокой кары?
-- Проступок? Ты говоришь о проступке? Воистину, нет в тебе ничего светлого, одни лишь тьма и зловоние. Отвержена ты среди тварей земных. Удел твой - бродить по степям, одинокой и бесприютной. Иди к своей богине, быть может, она ещё примет тебя. Но и ей ты не нужна, разоблачённая ведьма. Отовсюду будут гнать тебя, как грязную побирушку, смеяться над тобою, словно над убогой, и проклинать тебя, как злокозненного духа. В сей день открылись мои глаза. Доподлинно вижу - послана ты распутницей Инанной, дабы намертво привязать меня к ней. Но не выйдет! Теперь-то уж я сам могу отличить добро от зла. Немедленно убирайся, и чтобы ноги твоей не было в Доме неба. Вернёшься - прикажу страже выпороть тебя и навсегда изгнать из города как прокажённую.
С этими словами Гильгамеш развернулся и вышел из комнаты. Отчаянный вой и стенания донеслись из опочивальни, но вождь остался невозмутим. Он спустился в святилище предков, принёс там благодарственную жертву духу отца, затем вернулся в церемониальный зал и увидел мать. Нинсун в волнении ходила вокруг трона. Заметив Гильгамеша, она приблизилась к нему и вопросила с нескрываемым страхом:
-- Что сказал ты Иннашагге, сын мой?
-- Я сказал ей, чтобы она не появлялась больше в Доме неба. Таков мой приговор нечестивой жене, не сумевшей выносить наследника.
-- В уме ли ты, сын мой? Что случилось с тобою в походе, если ты стал так беспощаден к близким? Неужели смерть верного товарища лишила тебя снисхождения?
-- Не смерть, но правда заставила меня измениться, матушка! Теперь я постиг, насколько был глуп и наивен, доверяясь Инанне. Во имя её я бросил вызов Акке, во имя её возводил стену, во имя её шёл на бой с Хувавой. Но всё оказалось напрасно, ибо не о могуществе Урука думала она неусыпно, а лишь о собственном величии. Все мы были только слепыми орудиями в её руках. Она играла нашими жизнями, отдавая их на откуп своему честолюбию. Но пришло время сбросить покров с очей! Инанна отныне не властна надо мною. Лишь я сам и господь Энлиль вправе судить, что есть благо, а что зло для Урука.
-- Неужто хочешь ты отдать наш город во власть Ниппура? - поразилась мать.
-- Я хочу вновь разжечь звезду Урука, и в этом мне поможет господь Энлиль. Он укажет мне путь к величию.
-- Ты обезумел, сын мой. Отрекаясь от Инанны, ты лишаешь Урук животворных соков. Что будем мы делать, если богиня плодородия покинет нас? Уже сейчас она посылает свои намёки. Ты должен покаяться перед нею, чтобы вернуть расположение могучей дочери Энки. Она отняла у тебя ребёнка - не повод ли это задуматься о будущем? В её власти сделать бесплодными всех женщин Урука и лишить землю родящей силы. Неисчислимые бедствия ждут нас, если отвергнем мы материнскую заботу Инанны.
-- Неисчислимые бедствия уже постигли нас. Где Энкиду? Отравлен змеёю. Где Бирхутурре? Растерзан кишцами. Где урожай на полях? Вытоптан воинством Акки. Чем обернулась для нас её забота? Даже Ниппур, средоточие божественной силы, ускользнул из наших рук, захваченный бойцами Месанепадды. Инанна, неблагодарная и самонадеянная, всегда пренебрегала нами, заботясь лишь о себе. Она не заслужила нашей любви, матушка. Чем быстрее мы избавимся от её назойливой опеки, тем будет лучше для нас.
Он отвернулся и, не слушая дальнейших возражений, громко хлопнул в ладоши.
-- Эй, рабы! Приведите-ка мне барана и принесите полсата[49] колодезной воды. Живо!
Вдоль стен замелькали какие-то невесомые тени, затопали быстрые шажки. Нинсун тихо вздохнула и пошла прочь. Гильгамеш устало взгромоздился на трон. Нехорошие мысли бродили его голове, многозначительная усмешка не сходила с уст. Он уже твёрдо решил, что прогонит Инанну, но прежде надо было испросить совета у Энлиля. Ожидая, пока рабы выполнят его поручение, он мысленно ругал своих боязливых поданных: "Презренные твари. Не могут даже прогнать глупого зверя". Он ещё раз хлопнул в ладоши:
-- Приготовьте мне боевое облачение. Я буду завтра сражаться.
В памяти у него проявилось лицо умирающего Энкиду - бескровное, с закаченными глазами, оно поблёскивало во тьме, словно лик утопленника. Не в силах вынести этого образа, Гильгамеш закрыл глаза ладонью и тихонько застонал. "Бессердечная стерва", - сорвалось с его уст.
Наконец, в зал вернулись рабы. Один из них вёл на поводу большого лохматого барана, другой тащил на плече глиняный кувшин. Подойдя к подножию трона, они распростёрлись на полу и замерли. Один из них произнёс, не поднимая головы:
-- О великий господин! Мы сделали то, что ты приказал.
Вождь отнял руку от лица, коротко произнёс:
-- Идите за мной.
Он медленно сошёл с престола и направился к выходу из дворца. Рабы неслышно следовали за ним.
Проснувшись следующим утром, Гильгамеш почувствовал себя совершенно разбитым. Гудела тяжёлая голова, чесалось искусанное комарьём тело, болели воспалённые от недосыпа глаза. Больше всего ему захотелось вновь опустить веки и забыться. Но он вспомнил о вчерашнем обещании и переборол себя. Приподнявшись на локтях, он свесил ноги к полу. Какое-то равнодушие накатило на него. Остыв от вчерашней ярости, он уже не чувствовал ненависти к Инанне. В нём даже начало пробиваться что-то вроде раскаяния. Ему захотелось призвать обратно Иннашаггу, пасть перед ней на колени и взмолиться: "О прекрасная супруга моя! Прости меня за те обиды, что я нанёс тебе вчера". Но он поспешно прогнал эти мысли. "Отчего я мечусь словно зверь в клетке? - думал Гильгамеш, теребя растрёпанную бороду. - Почему не могу жить спокойно?". Недавняя исступлённая злоба сменилась полным упадком сил. Он ощущал пустоту и апатию в душе.
Вождь потёр глаза и негромко позвал рабов:
-- Эй!
На его зов в комнату впорхнули две девушки. Они принесли кувшин, кусок мыльного корня и полотенце. Вслед за ними, шаркая ступнями, явился старый раб с тазом в руках. Поставив таз перед вождём, старик взял кувшин и стал поливать голову Гильгамеша водой. Вождь с чувством тёр лицо и шею, фыркал, отплёвывался. Когда он закончил омовение, одна из девушек старательно вытерла ему волосы полотенцем. Гильгамеш с любопытством посмотрел на неё, потом отвёл взгляд и махнул ладонью.
-- Ступайте.
Рабыни выбежали из комнаты. Старик, переминаясь с ноги на ногу, стоял на пороге.
