А еще Сивилл заботился о нем изо дня в день, и Диниэр не был уверен, что у него поучилось бы так же. Сивилл его поддерживал. Он по определению не мог иметь на полуживого эльфеныша никаких целей и планов, но из них двоих — Сивилл первым сделал шаг навстречу. Сивилл знал все, что с ним случилось, но не лез в душу и даже не упоминал ни о чем личном, пока не заговаривал он сам. И Сивилл ему доверял: не задумываясь и не скрываясь. Вот как-то просто так, ни с того ни с сего… Глупость, наверное, — но такая драгоценная глупость! Сивилл его защищал тогда, зная, что рискует, и чуть не умер поэтому…
Ни о ком другом: человеке ли эльфе, — Динэ не мог сказать и половины перечисленного, не покривив душой.
Так что удивительного в желании чтобы именно этот человек считал его достойным? Чтобы знал, что его усилия не были напрасной тратой времени. Заслужить пусть малую толику уважения.
— Прости!! Прости меня… Я просто стоял и смотрел!
Ну вот, он это и сказал.
Сивилл поморщился:
— Не надо! Я все помню. У тебя глаза были — как будто небо на землю рушится… — смутившись, юноша умолк не договорив.
— Похоже… — согласился Диниэр.
— Хорошо, что ты вернулся, — просто сказал Сивилл, заставив Динэ слегка улыбнуться.
Ощущение было странным, с трудом определимым: если мастер Фейт всегда мог найти нужное слово, то Сивилл пожалуй, обладал не менее исключительным талантом: к месту промолчать. Возможно, позже Диниэр сможет рассказать и остальное, что сейчас пропустил: как очнулся от боли в выкрученных руках, и боль эта была несравнима с той, что гнездилась в сердце: боль понимания, а не предательства и понимания предательства, когда все иллюзии были сорваны… О тяжелой пощечине, оборвавшей все, что он пытался сказать. Как приходя в сознание, безнадежно пытался ослабить веревки и снова взывал к Душе леса и не ощущал отзыва… Как бился в них, обезумев от знакомого липкого страха перед беспомощностью…
А может быть и не расскажет, ведь главное его друг уже понял и сделал только что.
— Мне тут Мель такие ужасы зачитывала о ваших 'дивных' нравах — хроники Черной Башни отдыхают! Всегда знал, что эльфы сумасшедшие, но не думал, что настолько.
Диниэр фыркнул.
— Если не изгнали, зачем волосы резал? У вас к ним отношение трепетное… — продолжал поддразнивать друга Сивилл, с удовольствием видя, что его улыбка становится ярче.
— Отрастут. Не поверишь, Лизелла говорила, что можно даже попробовать восстановить хрящ, — Динэ коснулся уха, — Конечно, полностью не исправишь, но по крайней мере, не будет так бросаться в глаза.
— Здорово! Кстати, моя просьба о тренировках остается в силе. Чтобы следующий, кто попытается подарить мне что-нибудь колюще-режущее таким нездоровым способом, гарантировано получил его обратно с наилучшими же пожеланиями, — молодой человек пожал плечами, — Приятно, когда вокруг тебя все носятся, но надоело быть недоразумением!
Диниэр засмеялся: наверное, впервые не только на памяти Сивилла, но и на своей собственной. Они говорили о чем-то еще, потом заметив, что раненый устал, Динэ просто сидел рядом, лениво перелистывая книгу и ловя себя на мысли, что пожалуй многие из традиций действительно дикость, а не образец чести, — как например, тогда в деревне разрешение ammae Эледве-тара его отцу самому провести казнь сына… Когда же спустя некоторое время к ним заглянула Лизелла напомнить о завтраке, то только вздохнула в ответ на красноречивый жест Сивилла: 'Обычаи' сползли на пол, а расслабившийся эльфенок спокойно спал, уютно расположившись в кресле с умиротворенной улыбкой.
Судя по всему, он ответил себе еще на один вопрос: счастье — это когда есть куда возвращаться.
А это значит, прежде всего, — к кому.
* * *
Две женщины сидели у камина, следя за сгущающимися сумерками.
— Привыкай, — говорила та, что старше. — Наша доля — всегда ждать. Чародейка ли, принцесса, торговка… Это участь любой женщины. Мужчины могут позволить себе влипать в приключения до самой старости, играть в их глупые войны и думать, что это самое главное… А мы будет ждать. Чтобы они могли вернуться.
— Лорд Фейт не отослал бы Динэ, если бы там не было настолько опасно…
— Опасно? — Мелигейна мрачно усмехнулась, — Ты просто не знакома с Высоким Эледвером! Даже не знаю, когда бы я сочла его безопасным… Разве что на погребальном костре и то с оговоркой!
Тихое потрескивание поленьев.
— Лиз, этот человек однажды уже поставил весь мир на уши! — Мелигейна говорила не о Фориане, — Да и твой муж не дитя.
Лизелла против воли засмеялась. Несколько нервно.
Столько всего и сразу! Когда она уже примирилась, вникла, и даже начала любить свою новую жизнь, привыкать к положению темной леди… И вообще к 'положению'.
Только бы вернулся!..
Вернулись. Все.
Тем более — Ингер!! Только сейчас, наверное, молодая женщина поняла это выматывающее чувство, которое называют любовью…
Что значит жалость, сострадание, долг, сочувствие и самое что ни есть праведное негодование?
Слова!
Сотрясание воздуха или литеры на бумаге. Столь же живые… Иное, когда речь идет о ребенке. Твоем. Или о ребенке, который мог бы быть твоим. Или о том, что могло бы быть с твоим…
Обо всем сразу!! И понимаешь, что разницы — нет.
Вообще нет! И речь не просто о сестре Дамира, не о мастере…
Речь о том, что никого из них не смогла бы выбрать. Что любой выбор — был бы предательством… Речь о том, — что выбирать:
Нельзя!
* * *
Яркая, вызывающая желтизна листвы, колеблющейся под ветром. Заходящее солнце придает сероватой прозелени стволов золотистый радостный оттенок, но небо над нею и сквозь просветы, в причудливой решетке почти голых ветвей — тяжелое, серое с густым оттенком синевы.
Резкий порыв — и кляксы желто-зеленых кленов приходят в движение. Беспорядочно мечутся, безнадежно тянутся куда-то… И снова замирают, едва колеблясь словно в затухающем сне.
На березе почти не осталось листьев, только самые мелкие дрожат монетками на старом монисто из утерянного клада в хищной руке… А вот ольха рядом бережно хранит по-летнему зеленую, хотя уже изрядно поредевшую листву.
Осень на севере — ранняя гостья. Где-то еще зацветают последние поздние астры, а здесь, у самой Пустоши землю уже устилает ковер коричневых жухлых листьев, скрывая собой прелую траву. Пограничный лес восстановил себя за несколько лет покоя, но пока не решался переступить невидимую границу и бросить вызов безжизненному пространству вокруг вонзившейся в плоть мира острой черной занозы.
