— Что же мне делать?
— Ничего, Мегин. Просто помни, что ей нечем тебе угрожать. На твоём месте я поговорила бы с госпожой. Лично. До того, как это сделает Лер.
Мегин кивнула, вытерла слёзы.
— Теперь я знаю, зачем ты здесь, — добавила она. — Помоги мне, Ньер. Я в долгу не останусь.
Эль–Неренн не сдержалась, глубоко вздохнула. Не было печали. Кивнула.
— Я иду спать, — она потёрла виски. — Если хочешь, поговорим завтра.
* * *
Эль–Неренн проснулась рано утром — только–только светало. После вчерашнего разговора на душе было тяжело. Итак, Леронн как–то связана с теми, кто пытался отравить Веранно. Но зачем ей это? Наследник поместья — Хейнрит, то ещё сокровище. Если это его работа — убедить Леронн поскорее избавиться от матери и вступить в право владения — то что получает сама Леронн? Леронн эс Тигген. Дома Эверан и Тигген пребывают в хороших отношениях, если Леронн изобличат, если будет малейший намёк на её участие в подобном заговоре — последствия для обоих домов будут разрушительными.
Да, на первый взгляд странно, почему дочь известного рода работает служанкой — пусть и главной. Но это легко объяснить — за провинность. Достаточно обычное наказание. Да и работа у Леронн не слишком пыльная. Ответственная, это точно, тут сказать нечего: Леронн прекрасно со всем справляется, знает своё дело. Но зачем, зачем ей вмешиваться в спор за наследство? Грязи не оберёшься.
История с кражей имущества дома кажется вполне понятной. Жадность. Захотелось поживиться, раз представился случай. Вполне возможно, что и Хейнрит причастен к этому. И тоже — никаких явных доказательств. В случае чего, достанется Мейсте, Мегин и Инни. Сговор слуг.
Эль–Неренн потрясла головой. Не надо было ввязываться. Мегин права: одна лишь попытка обвинить дочь известного рода в преступлении, не имея неопровержимых доказательств — и головы не снести. Даже если это не дом Рекенте.
Эль–Неренн потрогала «амулет» — знак, который оставила Веранно. Висит на шее. Полномочия выступать от её имени. Тоже странно — ведь всем в поместье заправляет старшая. Пойдёшь против её воли — невольно нарушишь волю хозяйки дома. Что, знак даёт право не обращать внимания на такие противоречия? Показать его Леронн, в случае чего, и послать старшую куда подальше?
Не связывается. Немного не связывается.
Шум. Эль–Неренн обнаружила, что стоит у чёрного хода, рядом с дорожкой, ведущей в парк.
Кесстер. Седовласый привратник–шофёр–сантехник — на все руки мастер закрыл дверь, ведущую в подвал. Рядом с ним на земле стояли две корзины.
В молодости должен был быть красавцем, подумала эль–Неренн. Если и сейчас выглядит настолько хорошо. Мейсте не настолько широкоплечий и широколицый, но сходство несомненное.
— Не спится, теаренти? — Кесстер коротко поклонился. — Сегодня будет хорошая погода.
— Почему вы так обращаетесь? Теарин Леронн будет недовольна.
— Кто из нас ей скажет? — Кесстер добродушно рассмеялся. — Я сразу вижу приличного человека, теаренти. С первого взгляда. Хотел поблагодарить вас за внука. Я знал, что он во что–то впутался, но Мейсте никогда ни в чём не признается.
Эль–Неренн поклонилась в ответ.
— Для чего это? — указала она на корзины.
— «Жёлуди» собрать. Пора уже. Хотите составить компанию?
Эль–Неренн кивнула, взяла одну из корзин — оказалась лёгкой — и направилась по узкой тропинке близ стены дома, к «электрическим деревьям». Наросты — «жёлуди», как их называли за сходство — постепенно образовывались на ветвях и в пазухах листьев. Как только достигали светло–оранжевого цвета, их можно было собирать.
Генетические эксперименты этого вида как–то быстро окончились — едва лишь были открыты фантомные структуры и управляемый термоядерный синтез. Эль–Неренн припомнила статью про «электрические деревья», но своими глазами увидела их впервые только в поместье Эверан. Одного «жёлудя» хватало, чтобы освещать комнату — по вечерам — несколько недель. Это был не главный источник энергии, которую производили деревья, но собирать «жёлуди» — необходимость, перезревшие «плоды» на пользу дереву не идут. Электричеством дом и так обеспечен.
— Одежда у вас не та, — покачал головой Кесстер, — на деревья я сам полезу. Собирайте то, что будет просыпаться.
Разговора особого не получилось. Не кричать же — охрана поблизости, да и окна комнат хозяев выходят на эту сторону. Эль–Неренн подбирала «жёлуди» — те были неожиданно тяжёлыми для плода (пусть и не были плодами), пахли приятно — чем–то смолистым — и на ощупь напоминали шёлк.
Минут через сорок «урожай» был собран.
— Спасибо, — Кесстер заговорил, едва они, с тяжёлыми корзинами за плечами, повернули за угол. — Наклоняться мне уже тяжело. Обращайтесь ко мне, теаренти, если потребуется. Я помогу.
— В чём именно поможете?
— В чём угодно. Госпожа предложила мне уйти, вчера вечером. Но я не уйду. Мои и Мейсте предки служили здесь триста лет.
Они остановились у двери в подвал.
— Она и вам предложила уйти, верно? — спросил Кесстер, вполголоса. — И вы тоже отказались.
Эль–Неренн кивнула.
— Я никому не скажу, теаренти, — Кесстер перенёс обе корзины вниз, вернулся, запер двери. — Что–то будет, это точно. Но я не боюсь. Ни за себя, ни за Мейсте. Он рассказал мне про… цветочную поляну. Спасибо, теаренти. Его словно подменили.
— У вас тоже есть любимые воспоминания? Сновидения?
Кесстер постоял, глядя в глаза эль–Неренн, и улыбнулся.
— Нет, теаренти. Я уже слишком стар. С меня достаточно того, что у меня есть.
Он достал из кармана и вручил эль–Неренн «жёлудь» — узор на макушке его напоминал солнце, с лучами — как рисуют дети.
— Возьмите, теаренти. На память. Только не бросайте в воду.
- - -
Старшая сегодня завтракала со всеми, в общем зале. Леронн носила красно–чёрную шапочку и была раздражительнее обычного. Прочие держались поодаль, хотя разговоры не прекращались.
Вот как. Понятно, почему Лер вчера была злой, как сто собак. Сегодня будет злой, как тысяча. С чего это она решила снизойти до общества остальной прислуги?
Асетт подозвала эль–Неренн, когда завтрак был окончен.
— Инни сегодня «под луной», — пояснила она. — Поможешь мне на кухне?
Кухарка умела приказывать так, что это не воспринималось, как приказ. Просьба, не более того. Эль–Неренн кивнула.
— Подойду минут через десять, — пообещала она. Подошла к Тимо (та уселась подальше от старшей и была, вновь, мрачной и неразговорчивой).
