Илона малодушно сослалась на обычное для беременных недомогание; матушке же ничего не оставалось, как собрать все свое мужество и сделать небольшой глоток.
— Весьма, весьма… невероятный вкус! — произнесла она самым любезным тоном, сохраняя на лице вполне приятную улыбку.
Однако, стоило госпоже Эббот отвлечься на стук почтальона, матушка с несвойственной ей ранее прытью вылила часть своего стакана в стоявший поблизости горшок с фиалкой, точно отмерив между «вы-что-то-даже-не-попробовали» и «вы-почти-допили-не-угодно-ли-еще».
С тех пор только положение беременной спасало Илону от повсеместных угощений, но ее не на шутку тревожило, что же делать после родов? Не придется ли бежать из города? Хорошо хоть, для приготовления чудесного напитка требовалось достаточно громоздкое оборудование и немного магии, поэтому его мало кто варил дома. Горожане покупали квакис у торговцев, которые назывались кваксерами. С утра и до позднего вечера кваксеры колесили по городу с телегами, тележками и повозками. Чего только они не придумывали в стремлении переманить к себе покупателей! Один украшал бочку лентами и цветами, другой запрягал в повозку премилую лошадку с белой гривой, которую обожали дети, третий звенел бубном и распевал песенки.
Но дядюшка Фирц был недосягаем. Никто не осмеливался оспорить его первенство. Он знал все местные новости и с удовольствием их пересказывал, щедро сдабривая деталями собственного сочинения. Было сложно понять, что из рассказанного правда, а что выдумка, но, видимо, горожан это не слишком волновало.
— Ох и горазд ты заливать, дядюшка Фирц! — то и дело говорили ему. — Ну где это видано, чтобы жена с любовницей десять лет друг про друга не знали?
— Чтоб мне на этом месте лопнуть! — уверял тот. — Десять лет и ни днем меньше жил старый Мастерсон на два дома, и каждая баба считала себя единственной законной женой! А на одиннадцатый год он, негодник этакий, перепутал подарки на Длинночь. Пояса для чулок им купил. Одна-то баба была толстая, а другая — тощая. Тут и слепая поймет, что… ну, сами понимаете… — и старик с самым благонравным видом замолкал под хохот слушателей.
Однажды Илона поймала его на пересказе эпизода из книжки господина Анри, только этой весной изданной в столице. Дядюшка Фирц подал историю под видом местной байки. Непрост был старичок.
Госпожу Эббот дядюшка Фирц выделял особо. По воскресеньям он непременно вручал ей букет поздних осенних цветов, а нацеживая квакис в поданный кувшин, многозначительно шевелил усами, прищуривал глаза и, конечно, беспрестанно говорил.
— Вы, дорогая госпожа Эббот, сегодня румяны, как наливной персик!
— Ах, что вы, господин Фирц! Давно прошли те годы, когда я была похожа на персик.
— Вы достаточно похожи, чтобы вас кто-нибудь захотел укусить!
— Ах, что вы такое говорите, господин Фирц! — смеялась госпожа Эббот и порой позволяла поцеловать себе руку, в самом деле заливаясь румянцем, как юная девушка.
Итак, бочка с квакисом и дядюшкой Фирцем прибыла. Илона, стараясь не нюхать воздух, уже взялась за створки окна, но тут с улицы донеслось:
— Да кто будет красть эти старые тряпки! Вы, право, сегодня не в ударе, дядюшка Фирц.
Слова то растворялись, то снова возникали в уличном шуме, но в конце концов Илона уловила, что у кого-то — кажется, у булочницы с соседней улицы — стащили нижнюю юбку. Неужели странные юноши приходили и в другие дома?
Кражи носовых платков из карманов в оживленных местах были делом обычным. Продав шелковый платок — лучше, конечно, если с вышивкой и кружевами — на вырученные деньги можно было неплохо пообедать в трактире. Пропажа Илоны была хоть и тонкого полотна, но безо всяких отделок, а уж лавочница и подавно не носила шелков.
Любопытство пересилило ужас перед запахом квакиса. Илона быстро привела в порядок волосы, надела перчатки и капор, прихватила сумочку, зонтик и надушенный платок, чтобы прикрывать нос. Однако, когда она толкнула калитку, на улице уже никого не было, только дядюшка Фирц удалялся в сторону набережной.
Вдруг он остановился, словно гончая, почуявшая добычу; кажется, он даже воздух понюхал, сделал резкий выпад в узкий переулок за булочной и кого-то окликнул. Из переулка вышла женская фигурка — даже издалека было заметно, что нехотя.
Приблизившись, Илона невольно уловила тенорок старика: а как поживает господин Диггингтон… а господин Сырнокс… а думаете ли вы о своем будущем, как-никак, вам придется нелегко… Ему отвечали с очевидной неохотой: уж не извольте волноваться, дядюшка Фирц, не пропадем.
Наконец Илона дошла до бочки, всплеснула руками и вскрикнула:
— Айси! Неужели это ты⁈
Перед ней стояла Айседора Лангин, бывшая соседка по комнате в пансионе. Два года они шушукались по вечерам, тихо хихикали над чудачествами преподавательницы этикета и шалостями мальчишек-разносчиков под окнами пансиона. Уезжая домой на лето, Айси пообещала привезти в сентябре корзину особенных яблок из маменькиного сада. Но осенью в комнату Илоны подселили новенькую. О судьбе Айси никто не знал. Между собой девочки обменивались обрывками слухов: то ли мать Айседоры сбежала с лакеем, то ли отец спустил имение в рулетку, то ли просто-напросто дела в торговле стали плохи — так или иначе, но Айси, живая и веселая длинноногая девчонка, в пансион не вернулась.
Это, определенно была она, Айси — те же кудряшки, та же родинка у глаза, тот же курносый нос. Наверное, в отличие от бывшей соседки Илона изменилась сильнее, потому что Айси всматривалась в ее лицо, но никак не могла вспомнить, кто же это ее окликнул.
Похоже, жизнь Айси не баловала. Ее наряд выглядел так, будто она собирается в театр на вечернее представление, но в платьях такого рода садятся в кэб у самого подъезда и выходят у дверей театра. Сейчас, днем, на улице с лавками средней руки, Айси выглядела слишком вычурно. Присмотревшись, Илона заметила, что манжеты усыпаны крохотными пятнышками, карман жакета не слишком аккуратно заштопан, капор обтрепался больше допустимого, перчаток Айси не носила вовсе, а на башмаках виднелись сбитые носки и растоптанные задники. В попытках скрыть сероватую кожу Айси чересчур густо напудрилась. В довершение всего под пестрым платьем виднелся живот, побольше, чем у Илоны, а кольца у Айси не было — прискорбное положение, заставившее Илону покраснеть. То кольцо, которое скрывалось под перчаткой на ее собственной руке, лорд Горналон купил в дальней лавке города.
— Айседора Лангин? — в ответ девушка несмело кивнула. — Айси, неужели не помнишь? Мы жили в одной комнате у леди Фрикуссак!
Наконец, на лице Айси проступило понимание. Она несмело улыбнулась, быстро стрельнула глазами по сторонам и постаралась справиться с лицом:
— Илона? Конечно же помню! Надо же… какая встреча! — Айси попыталась изобразить радость, но было видно, что ей хочется как можно скорее улизнуть. Интересно, от Илоны или от любопытного кваксера?
— Я вон в том доме, — Илона махнула рукой, и убедившись, что Айси посмотрела, куда надо, добавила: — Дом госпожи Эббот, и если забудешь, тебе всякий здесь покажет. Заходи, я буду очень рада.
— Благодарю. Илона, ты хотела поговорить с господином Фирцем? Не смею вам мешать. Всего наилучшего!
Подхватив юбки, Айси шмыгнула обратно в проулочек и удивительно быстро скрылась из виду. Очевидно, что заглядывать в квартал Три Сосны она больше не собиралась.
В другое время Илона постаралась бы вызвать ее на разговор и помочь, но сейчас ей самой бы удержаться в той жизни, которая зовется «благопристойной», не выдав никому своего секрета. Вздохнув, Илона быстрым шагом догнала дядюшку Фирца.
— Господин Фирц, могу я задержать вас на минутку? Нет-нет, квакиса мне не нужно, не сегодня, благодарю вас.
— Чем же я могу быть полезен столь юной и прекрасной особе?
— Мне послышалось, вы рассказывали историю об украденной юбке… Не знаете ли вы… — нерешительно начала Илона, в спешке не придумав, как объяснить свой интерес к пропаже чужого нижнего белья. — Словом, ходят слухи, что это не первая странная кража на нашей улице?
