Ромашка выпала из ослабевших пальцев, порыв ветра распахнул окно, шевельнув белоснежные лепестки, листы конспектов и учебников на столе и оставив недвижимой спящую каменную статую с лицом моей подруги.
Мы с Янтарем были не первыми, кого повстречал василиск.
Когда король Дэниэр, будущий первый Закатный Император, начал свое победное шествие на восток, далеко не все встречали его с распростертыми объятиями и белыми флагами. Но объединиться против общей угрозы королевства так толком и не сумели, одно за другим склоняясь перед величием нового правителя. А простые люди бросали все и бежали от войны на север, в Аверн.
Практически целиком расположенное в горах, богатых залежами металлов и драгоценных камней, это королевство никогда не участвовало в стычках с соседями. В этом не было нужды: равнинные земли жителей Зубчатых гор не интересовали, а властители королевств прекрасно понимали — просто сбросить солдат с дворцовых башен будет и то разумнее, чем отправлять их штурмовать вмурованные в скалы авернские замки. Вот люди и рассудили, что и Дэниэр даже со всем его могуществом в горы не полезет, а потому население королевства за годы Закатной войны увеличилось вдвое.
В горы новоявленный император действительно не полез. Гораздо важнее было удержать вместе то и дело бунтующие завоеванные земли, чем безуспешно терять людей в ущельях и на перевалах. Но и мысли завладеть авернскими рудниками и шахтами не оставил, крепко вбив эту идею в голову своего сына.
Ни ему, ни его наследнику это не удалось. Горцы дорожили своей независимостью и становиться частью Закатной Империи не желали. А вот правнук первого Императора оказался хитрее. Вместо того, чтобы, словно древнему божеству, скармливать горам сотни и тысячи солдат, он запретил любые торговые отношения с Аверном. Взвыли и горцы, оставшиеся без хлеба, и жители Империи, лишенные не только драгоценных безделушек, но и таких полезных в хозяйстве мелочей, как, например, подковы. Тем не менее попытки обойти закон карались настолько жестко, что вскоре Дэниэр II стал первым Императором, с которым Аверн вступил в переговоры.
Длились они без малого пять лет, в ходе их Император даже успел скончаться, поговаривают, не без помощи Горного короля. Его преемник оказался чуть менее изворотливым и не сумел окончательно и бесповоротно присоединить Зубчатые горы к своему государству, переведя их королей в разряд вассалов. Он удовольствовался малым: Аверн вошел в состав Империи в качестве суверенной провинции, сохраняя свою королевскую династию и подчиняясь Императору лишь во вторую очередь.
Несколько десятков лет такое положение вещей всех устраивало. Но лишь до тех пор, пока очередной Император не решил, что существование в пределах одного государства двух правящих династий, пусть даже одна из них имеет какое-то значение лишь в горах, не дает ему достичь душевного равновесия. Авернцы переняли имперскую традицию воспитания магов и даже планировали открывать собственную школу. А объединение военного потенциала гор с магическим угрожало бунтом, который вполне мог оказаться успешным. Помня об опыте предков, действовать грубой силой Император не решился, в очередной раз отправившись в обход, рассудив, что сделать вместо двух династий одну можно не только путем устранения, но и путем объединения.
Как назло, обоим правителям очень везло на наследников, а вот с наследницами все никак не получалось. До тех самых пор, пока мой отец после черной лихорадки, унесшей жизнь его жены и двух сыновей, не женился второй раз на немолодой уже графине, явившей свету не очередного принца, а принцессу.
Вот тогда-то Дейрек Первый сильно пожалел, что поторопился обручить своего старшего сына с дочерью крэйга[9], лишив себя такой чудесной возможности сделать внука наследником обоих государств. Отказ от помолвки мог вызвать блокаду побережья и затяжной конфликт, в который Императору ввязываться не хотелось. В то же время он прекрасно понимал, что другой подобный шанс неизвестно когда представится. Да и Аверн, ослабленный лихорадкой, сожравшей треть населения, как никогда нуждался в поддержке Империи и не мог ничего противопоставить желанию Императора объединить дома в знак окончательного примирения.
Так я досталась младшему принцу.
Договор о свадьбе был заключен, едва мне исполнилось несколько месяцев, но Император милостиво позволил будущей невестке отпраздновать в родном доме целых семь дней рождения. Я помню, как меня усаживали в расшитый золотыми нитями паланкин, помню голос отца и плач матери. Тогда я не до конца понимала, что значат их слова об очень долгой разлуке.
Дейрек Первый подозревал, что Лайнел Авернский очень скоро может опомниться и попытаться ситуацию переиграть, да и помимо него в Зубчатых горах найдется немало противников грядущего объединения семей. А поскольку оно могло состояться лишь по достижении обоими будущими супругами совершеннолетия, в столичном дворце мы прожили недолго. Император надежно упрятал нас в далекое уединенное поместье под названием «Четыре ивы».
К его несказанной радости, у нас обоих внезапно проявились магические способности. Решение отправить нас в Тарос было принято мгновенно. Давать нам всестороннее образование Император в любом случае не планировал, несмотря на то что однажды нам предстояло встать во главе государства. Очевидно, считал, что так мы будем гораздо больше считаться с его мнением в делах управления. А в школе мы получили бы дополнительную возможность научиться стоять за себя. К тому же она находилась под самым носом у Императора и в то же время обладала одной очень важной чертой — Тарос рьяно хранил тайну происхождения. Даже преподаватели не знали, кто сидит перед ними за партой: сын портного, у которого внезапно проявился дар, или юный граф, которому родители пророчили место в гвардии.
Для нас с Янтарем было сделано маленькое исключение: ректора известили о том, кого именно имело честь принять это учебное заведение, и предупредили, что если с наших голов упадет хоть один волос, то вряд ли лиру Сэнделу придется размышлять о том, как он встретит надвигающуюся старость.
Поэтому сейчас я впервые видела его на редкость озабоченным и, пожалуй, даже испуганным.
Я сидела в ректорском кабинете, по привычке забравшись в кресло с ногами, и, обхватив колени, наблюдала, как обычно предельно собранный и невозмутимый маг нервно меряет шагами пол.
Меня же до сих пор не покидало странное оцепенение.
Поначалу там, в комнате, я просто не могла пошевелиться, стояла и неверяще смотрела на застывшее каменным изваянием лицо в обрамлении вороха мраморных кудряшек. Искусная статуя, которая еще недавно сбивчиво извинялась передо мной за прерванный лиром Сэнделом поединок, повлекший за собой наказание, и обещала, что завтра непременно совершит какую-нибудь проказу, чтобы отправиться дежурить вместе со мной.
