Глава 4
Стрелки разом выпустили тучу стрел. Та взвилась так плотно, что небо посерело и показалось каким-то трепещуще нереальным. И даже теперь лучники противника не встревожились: кто-то глазел на эти стрелы, кто-то глумливо хихикал над дураками, что вот так напрасно…
Стрелы, описав дугу, обрушились на противника. Там поднялся крик; люди падали, не просто пораженные стрелами, многие были сразу убиты, но еще никто не пытался броситься в сторону, а Макс снова взмахнул рукой.
Теперь его лучники стреляли как можно чаще, пока противник не опомнился и не разбежался. Тяжелые длинные стрелы убивают наповал, если попадают в головы, остальные ранят тяжело.
Поле начало покрываться телами павших. В рядах их конницы затрубил рог. Я видел, как там один привстал на стременах и прокричал команду, а во вскинутой руке заблестел обнаженный меч.
Вся масса колыхнулась и пошла медленным шагом, затем перешла на грунь, а следом на рысь. Уцелевшие из их лучников пытались убраться из-под копыт, но разъяренные рыцари уже не смотрели на чернь, так позорно проигравшую начало битвы, и торопились реабилитировать славу своей армии.
Земля загудела под тяжестью копыт. Я даже услышал, как ветер шелестит полотнищами знамен, а тысячи голосов красиво и торжественно запели псалом «Дева Мария, радуйся».
Я с тревогой оглядывался на группу блестящих рыцарей, во главе которых принц Сандорин, а за их спинами пятитысячная конница.
Альбрехт оглянулся тоже.
— Страшновато?
Я огрызнулся:
— А вам?
— Выдержит, — сказал он, но без особой уверенности. — Раньше бы, не знаю, но когда принц увидел, как блестяще Макс убрал весь отряд лучников…
— Я в самом деле, — сказал я, — дал принцу слишком трудное задание. Трудно заставить себя бежать, имея такую силу! Я сам бы на месте принца возражал…
— Нет, — сказал Альбрехт, — нет…
Принц выхватил меч, вскинул над головой. Я услышал его вопль, но не понял, то ли за Вендовер, то ли за Лиутгарду, у нас всегда борьба личного с общественным, и вся масса конницы устремилась навстречу противнику.
Они сшиблись почти с равной скоростью, нет, мунтвиговцы разогнались шибче, однако бой долгое время шел на равных. Я начал беспокоиться, наконец увидел взмах руки Сандорина, он первым повернул коня и начал выбираться из гущи схватки.
За ним пошли его военачальники, а следом двинулись и остальные рыцари, хотя я и на таком расстоянии видел их злые и расстроенные лица.
Конница противника с громкими победными криками начала преследование. Принц поспешно уводил свое войско из-под удара, однако рыцари противника, разогнав коней, начали настигать убегающих, и когда наиболее отставшие пали, пораженные в спину, дикая радость охватила мунтвиговцев: нет слаще зрелища, когда враг убегает, а его рубишь и рубишь вдогонку, устилая трупами землю!
Я сцепил челюсти и ждал, затаив дыхание. Сандорин кричит на скаку и раздает команды, я все страшился, что вдруг решится нарушить приказ и повернет рыцарей в бой, однако он всего лишь велел рассредоточиться…
Мунтвиговцы все набирали скорость, как вдруг на месте промчавшейся мимо конницы отступающих поднялись пешие воины, разом уперли длинные толстые копья тупыми концами в землю, а острия направили в сторону скачущего на них противника.
Второй, третий и четвертый ряды успели встать следом и выставить копья, когда лавина мунтвиговской конницы обрушилась на копейщиков. Первый ряд оказался смят, хотя рыцарской коннице это обошлось очень дорого, но копейщиков встало уже десять рядов в глубину, а кони ржали дико, поднимались на дыбы и сбрасывали всадников.
Наступило замешательство, а из-за стены копейщиков поднялись арбалетчики в одинаковых кожаных латах и хладнокровно всаживали стальные болты, что с такого расстояния пробивают стальные панцири, словно те из тонкой ткани.
Альбрехт сказал с сожалением:
— Это уже не война, а бойня…
— Не поймешь вас, граф, — сказал я.
Зайчик уловил мое желание, пошел рысью с холма. Я крикнул весело:
— Ребята, вы знаете, что нам нужно!
Пока основные силы, как принято считать, брошены в сражение, опытные военачальники обязательно приберегают резерв для последнего решающего удара. Иногда им даже не пользуются, иногда именно он приносит победу, но сейчас этот отряд лучший из лучших находится на вершине небольшого пологого холма, откуда удобно и наблюдать за битвой, и самим бросаться в атаку, нанося удар на большой скорости.
Мы ударили со всей яростью, однако они на какой-то миг остановили нас и почти отбросили назад, там не только лучшие из лучших, но и вооружены почти как мы, выучка у них настоящая, рыцарская, копья отбросили сразу, бой шел грудь в грудь мечами и топорами.
Слева от меня двигается Зигфрид, стараясь прикрыть от каждого удара, справа могучий Сулливан, чуть дальше слышу зычный рев Клемента и вижу блеск его огромного меча.
Под их страшными ударами рыцари падают вместе с конями, на поле битвы стоит неумолчный грохот мечей и топоров о щиты, доспехи, шлемы. Многие рыцари валятся с коней, расставаясь с жизнью раньше, чем коснутся земли.
Уже пали в грязь знамена защищающихся, мы снесли несколько рядов рыцарей, наши кони топчут раненых и переступают через трупы; я время от времени оглядывался, пробившись вперед дальше всех, но мои герои пока все на конях, только Сулливан в крови с головы до ног, но ревет страшно и ломит противника, как могучий кабан камыши, да Клемент отбросил рукоять сломанного меча и торопливо сорвал с седельного крюка огромный боевой топор.
Они продолжают ломиться вперед, свирепые и неутомимые, и я обратил внимание на кучку богато одетых рыцарей, что горячат коней на самой вершине холма, удерживая их от понятной жажды ринуться в схватку.
Донесся крик Альбрехта:
— Не упустить!
Я понял, что он тоже обратил на них внимание, и начал прорубаться к вождям противника. Целый отряд отважно бросился защищать предводителей.
Мы с удвоенной яростью ломились на вершину холма. Я сцепил челюсти и мрачно наносил удары, уже выбрав себе цель: высокого с черной бородой и мрачным лицом, он с самым уверенным видом сидит на черном жеребце, вокруг него с десяток телохранителей, словно он сам император, лицо его показалось мне очень неприятным, однако знакомым.
Мы встретились взглядами, на его лице впервые мелькнуло беспокойство.
Я указал на него мечом.
— Этого гада взять!..
— Живым? — крикнул Альбрехт.
— Зачем? — заорал я. — Зарубить! Сразу!
Чернобородый подобрал повод, услышал мой крик и понял, что, да, в плен ради выкупа брать не будут, в религиозных войнах деньги — ничто, главное — вера!
