Насреддин вошёл внутрь, когда быстрый перепихон под кроватью достиг апогея взаимного абсурда и тихого ужаса всех заинтересованных сторон.
– Лёва-джан, друг мой, – без предисловий начал главный визирь. – Ситуация выходит из-под контроля, клянусь Всевышним, тебе придётся бежать этой же ночью… прошу, молчи и слушай! Наш тупоголовый султан (перестань строить мне рожи – я говорю о серьёзном!) вознамерился жениться на очередной неприступной красотке и отправить за ней самого Багдадского вора, то есть тебя! А эта старая уродина с лицом, подобным вымени макаки (речь, конечно, о главной жене нашего властителя, и не изображай обморок!), вбила себе в голову, что не допустит этого, а если надо, просто подсыплет тебе яду в шербет. Да, кроме того, сам начальник стражи Аслан-бей (чей ум я никак не могу сравнить с ослиным из уважения к Рабиновичу, да не ёрзай ты, дай рассказать!) обещался при всех справиться с этой задачей сам, навеки похоронив всю память о тебе в вонючем зиндане! Понял, о недогадливый и пустосмешливый? Ну а теперь досчитай до пяти и внятно объясни: почему ты так невежливо пытался перебить меня во время изложения столь важных фактов… Я правильно употребил слово «факт»?
– Да, – наконец-то успел вставить слово Лев, – но, знаешь ли…
– Знаю, я всё знаю, о великовозрастный внук вечно пьяного поэта, – на лету перехватил инициативу домулло, – потому и предупреждаю сразу: я с тобой не пойду! Тебя, разумеется, выведу и спасу, в память о нашей доброй дружбе, а мне есть что терять… О, кому рассказать, не поверят – каково это сыну бедного горшечника из Бухары выбиться в главные визири при султане Коканда! Я уже не тот Ходжа Насреддин, я имею достойный пост, помогаю простым людям, и самое главное, что здесь меня не разыскивают власти шести мусульманских стран за преступления, в которых я практически не… Лёва-джан, у тебя зубы болят, да? Нет?! А зачем ты тогда так интимно хлопаешь ладонью по своей постели, ты на что-то надеешься или намекаешь…
– Да, – ещё раз безысходно подтвердил Оболенский, всей задницей, буквально физически, ощущая нарастающую мощь ярости, гнева и обид, зреющую под кроватью.
– Вай, собирайся, э?! Убегать пора, в любой час сюда может пожаловать сам султан вместе с начальником стражи, не говоря уже о старшей жене нашего властителя, чтоб шайтан приснился им всем беззвёздной ночью и пощекотал каждого в носу своим бесстыжим хвостом! Вставай, как главный визирь, я смогу провести тебя через…
– Бывший главный визирь, – уверенно поправил пленник, и от стальной незыблемости его тона Ходже стало не по себе.
– Почему это… бывший?
– Долго рассказывать, но уж поверь мне на слово… И, кстати, ты ещё не разучился бегать?
У героя народных анекдотов от ужаса встала дыбом искусственная борода, только сейчас он заметил три пары узорных восточных шлёпок, предательски выглядывающих из-под кровати. Ещё через пару секунд он безошибочно угадал, кому они принадлежат…
– Ты убил их, о исчадие северных иблисов?!! – с надеждой ахнул он.
– Нет, живёхонькие и, думаю, всё слышали…
– Тогда ты убил меня, – с чувством признал Насреддин. – Знаешь, у нас есть очень немного свободного времени, я как раз хотел показать тебе город, только очень быстро, ты уж не отстава-а-ай…
Последнее слово растянулось во времени и пространстве в соответствии со всеми законами физики и скоростью стартовавшего «визиря». Лев вздохнул, потянулся, раза три хорошенько подпрыгнул на той же кровати и, только убедившись, что наплющил кого надо как следовало, припустил за Ходжой. Старые, добрые времена возвращались…
Ретивый Насреддин пулей нёсся впереди, вопя во всё горло: «Пожар! Пожар! Спасайтесь, правоверные!» Стражники послушно шарахались в стороны, бывший Багдадский вор тяжёлыми прыжками догонял друга, иногда с видимым удовольствием отлавливал перепуганных царедворцев, услаждая их уши львиным рёвом: «Пожар же, дубина! А ну быстро набрал полный рот воды и тушить! Тушить немедля, тунеядцы, мать вашу…»
К чести кокандцев, надо признать, что уклониться от такого призыва не посмел никто! Когда примерно через полчаса взбешённый Муслим аль-Люли приказал поставить пред свои грозные очи всех и сурово вопросил, какого шайтана эти дети иблисов молчат, как будто воды в рот набрали, семьдесят пять процентов едва не захлебнулись от восхищения проницательным умом наимудрейшего из всех султанов!
А тем временем из задней калиточки дворца спокойненько вышли два сборщика налогов, высокий и толстый. Как понимаете, таких людей даже охранники не задерживают, памятуя о том, что, «пока ты не наступил в дерьмо верблюда, оно не так уж и пахнет…».
К вечеру весь Коканд был более-менее обыскан относительно щепетильной стражей, по зрелом размышлении так никого и не нашедшей. А что вы хотите – поздний час, время вечернего намаза, и вламываться в дома правоверных мусульман в такую минуту есть непростительный грех перед Аллахом, ибо никто не вправе отвлекать молящегося от молитвы. К тому же блюстители порядка искали голубоглазого чужестранца и сбежавшего главного визиря. О том, что мимо них безнаказанно прошмыгнули два сборщика налогов, дальновидные воины разумно умолчали…
А в результате оба прожжённых авантюриста надёжно скрылись в ближайшей чайхане, демонстративно расположившись под самым носом разгневанного султана. Уж как и о чём великий и сиятельный побеседовал под кроватью со своей старшей женой и любимым начальником стражи, истории неизвестно… Думаю, эти двое успешно выкрутились, так как каждый остался при своём – жена при муже, а Аслан-бей при должности. Не нам их судить, нам гораздо интереснее, что сказал Ходжа Льву, когда убедился, что погоня их не достанет…
– Да поразит тебя шайтан цветистым чирьем во всю поясницу, который будет болеть, как единственный зуб самой злонравной из тёщ, и прекратит чесаться, словно язык гнуснейшей сплетницы всего мусульманского мира лишь в тот миг, когда хоть один из правоверных скажет о тебе доброе слово, не покривив душой перед Аллахом!
– Убавь транзистор, а? Без тебя тошно…
– А со мной?
Лев подавил рвущиеся наружу эпитеты и молча добавил соучастнику горячего чаю в пиалу, причём налил буквально всклень так, что не подымешь не расплескав. Ходжа понимающе вздохнул и, низко наклоняясь, стал прихлёбывать чай по-собачьи. Оболенский понял, что и тут проиграл…
– Значит, это не ты надоумил Бабудай-Агу вернуть меня на Восток…
– Лёва-джан, ты мне почти как брат и поверь, половина моего большого сердца принадлежит тебе, хотя ты и бросил меня в Багдаде, как последний хмырь… Это вроде недоношенного шайтана, да? Так вот, злая судьба завела меня в благословенный Аллахом Коканд, где я так уютно, так светло и безмятежно устроился в должности главного визиря, ежедневно вкушая халву с мёдом, плов с барашком и даже (прости, Всевышний!) румийское вино по большим праздникам, как вдруг являешься ты… И всё! Одно твоё появление, один взгляд голубых глаз, один звук знакомого имени сразу говорят понимающему истину – покой и благоденствие накрылись медным тазом… Ты вновь вернулся портить мне печень?
