— Вот, — ласково произнес он. — Попробуй выпить немного молока! И скажи мне, что у тебя болит.
Несмотря на страшное истощение, несмотря на то, что лицо ее напоминало голову мумии, Кристоффер заметил, что женщина красива. И даже ее затуманенные смертью глаза несли на себе отпечаток трогательной, патетической красоты. Он почувствовал клубок в горле при мысли о том, как она страдала в одиночестве, и в улыбке его появилась неуверенность…
Марит очнулась для того, чтобы снова почувствовать страшную боль. Где она находится? Она чувствовала холод, она совершенно окоченела. Взгляд ее был затуманенным, но она различала вокруг себя множество людей.
Один из них что-то спрашивал у нее, но она не в состоянии была что-либо ответить ему.
В конце концов ей удалось остановить на нем взгляд. Какой красивый мужчина! И какой строгий! Нет, строгими были только черты его лица, сам же он был добрым.
Как он изящен! Ну прямо ангел небесный! Может быть, она уже в раю? Нет, ведь она терпеть не могла своего отца. Куда же она попала?
— Простите… — произнесла она и закрыла глаза.
Мольба о прощении была типичной для всего мировосприятия Марит.
Она снова услышала настойчивый голос. На этот раз она поняла, что ей предлагают выпить молока. Молоко? Уже столько месяцев…
Человек прикоснулся к ней. Как раз в том самом месте, где больше всего болело. Марит скорчилась от невыносимой боли и закричала… вернее, издала еле слышный писк.
— Так я и думал, — произнес человек. — Острое воспаление слепой кишки. Возможно, там произошел разрыв, и в этом случае мы ничего уже не сможем поделать. Ее немедленно следует доставить в больницу.
«В больницу? Там люди умирают. Воспаление слепой кишки?.. Ничего нельзя поделать?.. Я не хочу, не хочу…» — пыталась произнести она, но не могла.
Что-то приложили к ее губам.
— Ну, выпьешь немного?
И когда во рту у нее оказалась жидкость, она инстинктивно сделала глоток.
Молоко! Это было замечательно, ей хотелось пить еще и еще, но ведерко тут же убрали. Она проглотила всего несколько капель, это было жестоко, это было пыткой!
Желудок ее тут же среагировал, судорожно сжавшись. Но ей удалось подавить спазм и сохранить в себе то немногое, что она получила — ей казалось, что вместе с молоком в нее вошла капля жизни.
Человек сказал что-то стоящему рядом:
— Ей следует давать лишь несколько капель через равные промежутки времени. Иначе мы совершенно испортим дело. Но она должна получать пищу, ей нужно восстанавливать силы.
— Вы будете делать операцию, доктор? — почтительно спросил кто-то.
— Это будет ясно в больнице, — ответил человек. — Но я лично позабочусь о том, чтобы обеспечить ей наилучший уход.
— Мы в этом не сомневаемся, — с той же почтительностью произнес мужчина. — А вот ее корзинка, мы возьмем ее с собой.
«Доктор? Значит, этот красивый мужчина — доктор?..» Открыв глаза, Марит снова посмотрела на него. Да, то, что он был красавцем, она поняла сразу, но то, что он был доктором… В такой глуши!
На миг боль отпустила ее, и она почувствовала себя в безопасности. Она поняла, что на этого человека можно положиться. Больница ее больше не пугала.
И впервые в жизни Марит почувствовала желание жить. Жить хотя бы ради того, чтобы не доставлять огорчений этому доктору. Она хотела теперь бороться за свою жизнь ради него. Чтобы его старания не были напрасными.
В этот миг Марит из Свельтена ощущала полную покорность судьбе. И благодарность! Она была так благодарна судьбе, что расплакалась бы, если бы у нее были на это силы.
— Попытаемся уложить ее в повозку, — сказал ее доктор. — Но очень осторожно! Малейшее движение причиняет ей невыносимую боль.
Как много ему было известно! Откуда он мог знать о ее боли?
Но когда они начали поднимать ее, у нее потемнело в глазах от боли. Это заняло много времени, но в конце концов ее положили на телегу, и доктор вместе с другим мужчиной сели рядом, чтобы поддерживать ее и смягчать толчки на неровной дороге.
Марит мало что запомнила об этой поездке, лишь какие-то обрывки.
Слабость. Страшные боли. Приятные капли молока на языке. Приветливый, сочувствующий взгляд доктоpa. Рука, за которую можно было ухватиться, когда было особенно плохо.
Она слышала разговор двух мужчин.
— Она по-прежнему красива, бедняга!
— Сколько ей может быть лет?
— Марит из Свельтена? Сейчас подумаю… Около тридцати. Да, думаю, ей теперь тридцать.
«Мне еще не исполнилось тридцать…» — хотела сказать она, но не смогла.
Мужчина продолжал:
— Видите ли, доктор, с ней невозможно общаться. Говорят, она малость не в своем уме. Боится разговаривать с людьми. Говорят, это папаша свел ее с ума. Это был настоящий мерзавец. Он набросился на одного парня, который хотел познакомиться с девушкой. Но все это было так давно…
Снова капли молока на языке. Теперь в желудке уже не было спазмов.
Неясные очертания деревни. Значит, они наконец-то спустились вниз. Она слышала разговоры о поездке, предстоящей на следующий день…
«Поездка в карете займет слишком много времени, — сказал доктор. — Нужно спешить!»
Она услышала слово «дрезина», не понимая, что оно означает.
Ее осторожно перенесли в другую повозку. Рядом с ней сел человек в униформе.
Все, в том числе и дети, пожелали ей счастливого пути. Марит через силу улыбнулась им и еле слышно поблагодарила.
Доктор что-то дал детям. Каждому — значительную сумму денег! Должно быть, он богат!
Так оно и было. Кристоффер Вольден был очень состоятельным человеком. И этот факт Лиза-Мерета не упускала из внимания.
Доктор тоже должен был ехать в этой странной повозке. Как чудесно! Теперь Марит была в безопасности. Ее корзинку и его багаж тоже погрузили, и он сказал, что уезжает из деревни.
Когда дрезина тронулась, Марит страшно перепугалась. Как быстро она неслась! И какой ровной была дорога! Впрочем, через равные промежутки времени она слегка сотрясалась — щелк, щелк! — и каждый такой щелчок болью отдавался в ее теле. Человек в униформе двигал рычаг — туда и обратно.
Значит, это и есть поезд? Нет, она однажды издалека видела поезд. Эта повозка была намного меньше и совершенно открыта.
Было уже совсем темно, но впереди повозки висел фонарь.
Она замерзла от такой быстрой езды. Доктор снял с себя куртку и укрыл ею жалкое, истощенное тело женщины. Край куртки надавил на правый бок, она вскрикнула.
— Больше всего болит справа, не так ли? — спросил доктор.
— Да, — прошептала она.
— Это хорошо.
Несмотря на то, что отец запрещал ей задавать какие-либо вопросы, она не удержалась и через силу произнесла:
