— Ты пришел к нам, чтобы научиться танцам?
— Если смогу, — без запинки ответил землянин.
— Достаточно ли ты стар для этого?
— Уже не молод.
Господи Боже мой, сообразила Тамара, да это же буквально настоящее посвящение — выдержит ли еще Рамчандра подобный экзамен? Следующий вопрос она не поняла, в нем как будто бы и вовсе не было знакомых ей слов; но лингвист, похоже, все разобрал, так как отозвался без промедления:
— Не часто.
— Когда в последний раз ты приносил домой дичь?
— Мне вообще не приходилось убивать животных.
Это вызвало общий неодобрительный гул, смешки, ехидные возгласы.
— Он, должно быть, родился уже стариком! — хихикнув, съязвила Бинира.
— А может, просто лентяй, каких поискать? — заметил самый моложавый из старцев, подаваясь вперед, чтобы разглядеть Рамчандру получше.
Смысл еще двух вопросов вместе с ответами на них ускользнул от понимания, пока Бро-Кап не возгласил наконец громко и торжественно (и даже как будто с некой угрозой, подумалось Тамаре):
— Чего же ты взыскуешь здесь, пришелец?
— Я ищу перменсуа.
Чем бы ни было это самое перменсуа, ответ вроде бы пришелся по вкусу, вызвав краткий гул одобрения. Коротко кивнув, Бро-Кап утер нос тыльной стороной ладони и уселся в круг рядом с Рамчандрой.
— Что именно хотел бы ты узнать? — спросил он уже без всяких церемоний.
— Хотелось бы узнать, — ответил Рамчандра так же просто, — как возник мир.
— О-хо-хо! — обежало круг.
— Да он стар не по годам, этот паренек, — добавил кто-то. — Ему, должно быть, никак не меньше ста.
— Мы считаем так, — ответил Бро-Кап без обиняков. — Ман создал весь наш мир.
— Хотелось бы узнать — как?
— У себя в голове, между ушами, как же еще? Все у него в голове. Нет дерева, нет камня, нет воды, нет крови, нет плоти — все сущее суть санисукъярад.
Тамара, расстроенная тем, что не поняла одно-единственное, но — увы! — очевидно ключевое слово, попыталась угадать его смысл по выражению лица Рамчандры — а тот вроде бы все понимал, глаза его буквально сияли, резкие черты лица заметно смягчились.
— Он танцует! — возвестил лингвист о своей догадке. — Ман пляшет!
— Может быть, и так, — важно ответствовал Бро-Кап. — Может быть, Ман и пляшет у себя в голове, это тоже дает санисукъярад.
Лишь после очередного повторения имени «Ман» Тамара осознала, наконец, его случайное (или неслучайное) сходство с английским «man» — человек. И — вздрогнула… Что же это творится такое?.. На бесконечно долгое мгновение весь мир в ее сознании как бы разделился, распался на две половины — на два отчасти перекрывающих друг друга занавеса-экрана: по одному скользят только безмолвные звуки, по второму их значения — и те, и другие равно нереальные. Скрещиваясь, сплетаясь и трансформируясь, они все помрачают, все и вся обращают в химеры, уже и единожды нельзя ступить в реку, ибо даже бегущая вода — это ты сам. Мир возник, но ничего, абсолютно ничего не происходит- разве назовешь событием невнятную беседу кучки увядшего старичья с каменной статуей Шивы в насквозь провонявшей горклым салом хижине? Болтовня, одна болтовня, мне опостылели слова, слова, слова — вдвойне лишенные смысла вербальные знаки.
Распавшиеся покровы мироздания сомкнулись вновь. Убедившись, что диктофон исправно фиксирует происходящее, Тамара чуток подрегулировала уровень записи.
Позже, прослушивая ленту, она все равно заставит Рамчандру растолковать ей все до последнего слова. А вокруг нее меж тем уже начинались танцы. Притомившись от затянувшихся разговоров, Бинира объявила, что будет уже, хватит, мол, перменкъярада без музыки, на что Бро-Кап грубовато рявкнул: «Вот ты и давай, старая, вперед, освейн!» Бинира тут же завела песню, а вернее сказать, заныла своим визгливо дребезжащим сопрано, и старцы, поднимаясь один за другим, принялись отплясывать в такт с ее стенаниями — удивительно плавно и как бы замедленно, почти не отрывая пяток от грязного пола. Тела их принимали некие фиксированные позы с причудливо вскинутыми руками, на отрешенных морщинистых лицах читалась угрюмая сосредоточенность. От этой странной пляски теней в полутьме, загадочной и скорбной, на глаза у Тамары навернулась непрошенная слеза. Вот уже и остальные включились в танец; наконец танцевали все, кроме разве что Кары с Тамарой. То и дело торжественно соприкасаясь, все они кланялись, точь-в-точь деревянные болванчики или журавли в брачном танце. Все ли? Да, все, даже Рамчандра участвовал в удивительном действе. Золотистый сумрак струился, стекая с его плеч, медленно и плавно переступал он босыми своими ногами, двигаясь лицом к лицу с одним из старичков-божьих одуванчиков. «О, комейя, о, комейя, ама, ама, о, о-о-о!» — стенал над ухом незримый дребезжащий сверчок, и кулачки Кары с Тамарой сами собой отбивали ритм по замызганному полу.
К костлявым, задранным как бы в мольбе рукам старца тянулись порхающие распахнутые ладони Рамчандры; улыбаясь, он коснулся стариковских мощей и повернулся в танце; старец тоже заулыбался в ответ и подхватил: «О, комейя, ама, ама, о-о-о…» — Неплохо бы нам с тобой вечерком прослушать одну любопытную запись, — сказала Тамара, спускаясь следом за Бобом по узенькой тропке, ведущей к месту дуэли.
Сказала в основном для того, чтобы хоть как-то отвлечь спутника от черных дум и тревожных предчувствий. Под ногами у них то и дело чавкали огрызки плодов ламабы, густо усеявшие тропу после того, как здесь прошествовала целая армия болельщиков.
— Какой-нибудь свеженький лирический хит?
— Нет. То есть в каком-то смысле да. Песнь любви к божеству, своего рода акафист, аллилуйя… Знаешь, кстати, как его величают здесь, местного бога?
— Знаю, — равнодушно отозвался Боб. — Один старик в Ганде сказал. Бик-Коп-Ман.
Поединок прошел как по нотам, почти в полном соответствии с замыслами сторон.
Хотя, как водится, без сюрпризов дело тоже не обошлось. Кроме набивших оскомину гучейи и зиветты, Тамаре посчастливилось запечатлеть на пленку некий новый ритуал в исполнении молодых ндифа — действо явно оригинального свойства. Ни на миг не отрывая глаза от видоискателя, она фиксировала все подряд: жуткую спесь на лице Потиты (вот он, твой звездный час, мисс Йирдо!), мгновенный просверк ножа, брошенного дуэлянтом из Ганды Пит-Ватом и угодившего Бобу в бедро (огненно-алое на ослепительно белом), эффектный жест землянина, отбросившего далеко в сторону свой собственный клинок (мерцающая парабола траектории, нисходящей ветвью ткнувшаяся в розовые заросли путти), и молниеносный завершающий весь поединок прием карате, повергнувший противника в прах бездыханным (но лишь на время). Правда, прочесть заранее запланированную лекцию — о некоторых антисанитарных аспектах поединков на смерть — Боб уже не смог.
