— Никто… — закивала Тина, и слезы покатились по щекам сами собой, и стало легче. Чуть-чуть, но легче.
— А я помогу, — пообещал Медонос. — Потому как женщин наших русских несчастных всех люблю. Всех без исключения. Вот, возьми. — Он вложил в безвольную Тинину ладонь пузырек темного стекла. — Поставь в спальне возле кровати. Он и вернется… Скоро…
Ожерелье проклятое так шею сдавило — не вздохнуть. Нить пульсировала, билась, дергала, как больной зуб.
Тина зажала пузырек в ладони и побрела назад, домой. Ее шатало. Один раз она даже упала, но пузырек не выронила.
— Пьяная! — фыркнула ей вслед какая-то бабка.
— Пьяная, — подтвердила Тина и рассмеялась лающим смехом, больше похожим на рыдания.
Добрела наконец до своих ворот, калитку отворила, хотела сделать шаг и… Пузырек у нее в руке взорвался. Осколки брызнули во все стороны. Кожу не пробили — Романова защита спасла. Но две косточки в кисти переломались. А следом вспыхнул рукав пальто. Тина взвизгнула. И тут же сверху, с перекладины ворот, рухнул огромный ком снега и пламя сбил — Романовы заклинания вновь действовали.
Тина рванулась назад, на улицу, захлопнула калитку и помчалась по Ведьминской. Вот же глупая! Как не заметила колдовской ауры, причем враждебной? Околдовал ее этот Микола, точно околдовал.
Тина бежала — но не в больницу, нет, а к Михаилу Чудодею, главе темногорских колдунов. Как ассистентку Романа Вернона колдовской Синклит обязан был ее защитить от подобных пакостей.
Михаил Чудодей выслушал ее внимательно, боль с поврежденной руки снял, но переломы не залечил — человека с водным ожерельем может исцелить лишь водный колдун. А таковых в Темногорске, кроме Романа, больше не числилось. Пришлось Тине ехать в больницу и накладывать гипс.
Вечером Чудодей зашел справиться о здоровье. Посидел на кухне, чаю попил, поинтересовался, нет ли вестей о Романе, а потом, вздохнув, добавил:
— Вы ошиблись, Алевтина Петровна. Миколы Медоноса в Темногорске нет. Это точно. Отсутствует уже недели две. Так что кто-то другой вам пузырек с огненным зельем подсунул.
— Кто именно?
— Огненных колдунов много, по имени назвать не могу. Возможно даже — не член Синклита. Кто-то из Романовых завистников. Может, вы сами знаете? Встречали прежде?
— А не мог Медонос вернуться тайно? — не желала сдаваться Тина.
— Чтобы дать вам пузырек? Да так неумело? Простите, Алевтина Петровна, мне это кажется более чем странным. Вы в другой раз осторожней будьте. Разве Роман Васильевич не научил вас, как от подобных нападений защищаться? Это, знаете ли, нехитрая наука. Если забыли, ко мне приходите, я вас заклинаниям научу.
Тина вздохнула:
— Научил, конечно…
Да что там учить! Ожерелье предупредило: опасность. Дергалось как сумасшедшее. А Тина внимания не обратила, в тот миг ума лишилась.
— Может, помочь чем надо? — спросил Чудодей.
— Чем тут поможешь?.. — вздохнула Тина.
И едва не выкрикнула: «Ведь правду, правду человек говорил!»
Так что в Пустосвятово она отправилась только на следующий день. Рука в гипсе, в сердце такая муть, что хоть в голос вой. О, Вода-царица! Да что ж это такое! Беда к беде!
Дом Воробьевых долго не могла найти; все постройки, давно не крашенные, покосившиеся, в окружении старых яблонь, увешанных поздними яблоками, казались схожими. Адрес Тина забыла. Наконец вдруг нашла дом. Когда в третий раз проходила мимо, что-то в спину толкнуло. И шагнула к нужной калитке. Пес загавкал. Тина уверенно направилась к крыльцу. Постучала. Дверь не отворили. Только форточку.
— Чего надо? — спросил не слишком приветливый женский голос.
Тина даже толком не успела разглядеть, с кем разговаривает.
— Я знакомая Романа Васильевича Воробьева. Он куда-то уехал, вот я и хотела узнать…
Договорить ей не пришлось.
— Пошла вон! — завопила женщина, и форточка захлопнулась. Звякнули стекла.
Тут и дара никакого не надо было, чтобы понять: женщине что-то известно. Тина вновь постучала.
— Я сказала: убирайся! — раздалось из-за двери. — Или собаку спущу.
Пес мгновенно почуял настроение хозяйки и разразился лаем.
Тина бросилась к калитке, решила, что вернется к этому дому потом, побродит вокруг маленько, может, встретит не мачеху Романа, а его отца. Впрочем, Тина была уверена, что Воробьев-старший тоже ничего не скажет. Оставалась одна надежда — на Марью Севастьяновну.
В этот раз Тина плутала недолго: почерневший, покосившийся дом запомнила очень хорошо. Да и стучать в дверь не пришлось. Старуха, закутанная в платок, в зимнем пальто с облезлым воротником, стояла у крыльца. Просто стояла и ничего не делала. Будто вся работа и по дому, и в саду закончилась. А вот времени осталось хоть отбавляй. И старуха в печальном одиночестве по капле избывала время.
— Марья Севастьяновна, — негромко позвала Тина.
Старуха повернулась. И тут девушка увидела, что один глаз у старухи закрыт куском марли.
— Что тебе? — спросила Марья Севастьяновна устало. — Руку залечить? Так я теперь не лекарю.
— Нет, я не из-за руки. — Тина вошла во двор. Немного с опаской. Знала, что мать у Романа колдунья. — Я вашего сына ищу. Он как уехал из Темногорска, так о нем никаких вестей. А его какие-то мерзавцы искали. Я боюсь.
Старуха усмехнулась. Сверкнули белоснежные зубы. Не вставные.
— Пусть ищут. Не найдут.
— А вы бы не могли… по тарелке… Как Роман. У меня не получается. То есть раз получилось, а потом — никак. Может, силы не хватает?
Старуха отрицательно мотнула головой:
— Теперь не могу. У тебя ожерелье есть? — спросила резко. И как-то нехорошо глянула единственным глазом. Завистливо, что ли.
— Есть, — призналась Тина.
— Тогда еще раз попробуй. И не просто о Ромке думай. Нет, не просто. А с болью. Тогда пробьет.
Тина на всякий случай набрала в Пустосвятовке две канистры воды, чтоб посвежей была, а значит — и посильней. Вернувшись, сразу же заперлась в Романовом кабинете. В этот раз пробиться удалось. Она увидела старинную усадьбу, обветшалую, запущенную, штукатурка на двухэтажном здании ободрана до самой кирпичной кладки, колонны портика сделаны заново, дверь тоже новенькая, хотя видно, что дубовая. И из этой двери выходит Роман Вернон. Одет он в какое-то старье; прежде длинные волосы не обстрижены, а как будто ободраны и торчат во все стороны непокорными вихрами. Тина обмерла, нечаянно толкнула тарелку, изображение дрогнуло и пропало.
Тина вскочила, метнулась к двери, вернулась. Сердце колотилось радостно. Жив, жив Роман, хоть заклятия его и пали. Но вон он живой, только что виденный, там, на дне… Тина коснулась пальцами воды, и почудилось ей, что касается она Романа. Кожи его на щеке… Но чего-то испугалась и отдернула руку. Села на диван. Надо успокоиться — все хорошо, живой он, занят своими колдовскими делами. И хорошо. А Тина сейчас к Эмме Эмильевне побежит и все ей расскажет. Потому что держать такое в себе силы нету.
