— Да пусть пропадает пропадом! — почти кричит он, — Думаешь, мне есть до этого дело? Теперь уж все равно!
Я осторожно касаюсь его рукой:
— Тимур, почему?
Почему он предложил остаться? Потому что пожалел полузнакомого калеку с улицы? Или потому что теперь нас связала одна тайна на двоих?
Он смотрит на меня как на больного:
— Потому что тебе некуда идти, Кир. Мой отец друзей не бросал. И я не бросаю.
Я не успеваю ничего сказать в ответ, раздается знакомая трель звонка.
— Алло! Да, Алин, я уже еду, — бросает трубку, — Кир, я побежал, а то сеструхе обещал лекарство для тетки купить, надо в аптеку еще заскочить. Ключи запасные у вешалки висят, еда есть. Я приеду завтра, часов в десять утра.
Он выскочил из кухни, не дожидаясь ответа. Я услышал лишь хлопанье двери.
У меня нет друзей. Так уж получилось.
Друзья есть у тех, кто может ходить, бежать наперегонки, играть. Нет, не так.
Друзья есть у тех, кто умеет улыбаться. Доверять. Делиться радостью и горем.
Ребята с Кирова мне были…ну, чем-то вроде семьи. Валерка для нас всех был старшим братом. Строгим, иногда сердитым, но защитником.
Денька дружит с Рустиком, у них какие-то свои секреты. Белка одинаково легко сходится со всеми. Валера и Рыжая постоянно вместе.
Но друзей у меня никогда не было.
Я осматриваюсь в квартире. Большой зал. Уютная спальня с белыми занавесками. Родительская, наверное. Прямоугольная, как пенал, комнатка. Туда я захожу.
Стол у окна. Разбросанные везде диски с фильмами и играми. Полка с книгами. На кровати открытый фотоальбом. Мельком замечаю семейные фото и закрываю. Я не имею права его смотреть.
Внезапно накатывает усталость. Я выхожу из комнаты, по дороге закрываю дверь родительской спальни. Это слишком личное. Иду в зал и устраиваюсь на диване.
Что если закрыть глаза и представить что это мой дом? Что у меня здоровые ноги и прямая спина? И я не беспризорник, а школьник на каникулах. Что сейчас вернутся с работы родители, в доме будет шумно от их разговоров…
Хватит, останавливаю я себя. Нельзя выдумывать такое. Замок Средь Миров и то реальнее.
И все же я лежу так до самого вечера и придумываю другую жизнь.
Ночью мне снова снится замок. В этот раз он как на картине Тимура. Ясный день, синее небо. Я иду по коридору, стук костылей отдает эхом от каменных стен. Навстречу мне идут они.
Почему вы не отвяжитесь, с тоской думаю я. Почему? Но уйти не могу. Сны живут по своим законам. Здесь мы ничего не решаем.
Старик и девушка ведут меня в странный круглый зал. На стенах — вышитые картины. Старик подводит меня к одному из них.
— Посмотри на гобелен, — он указывает на картину. На верхней части две фигуры, летящие, раскинув руки, в ночном небе. На нижней, двое пацанов в старинной одежде. Один из них похож на Тимура. Высокий, улыбающийся, с серыми глазами и темными волосами. У второго русые волосы, худое усталое лицо и грустный взгляд.
До меня не сразу доходит, что он похож на меня. Только горба нет, и стоит он нормально, без костылей.
— Что это? Кто?
— Во все времена, во всех пространствах, — нараспев начинает старик, — когда мир начинает принимать темную сторону, когда впереди появляется мрак, рождаются те, кто умеют летать. Они приносят людям надежду и веру, они разгоняют зло. В твоем мире сейчас не самое лучшее время, Кир, и тебе выпало освещать людям путь.
— Чушь. Бред.
Девушка, стоявшая поодаль, подходит ближе.
— Ты и сам знаешь, что Замок Средь Миров существует.
— Бред что этот ваш герой — это я! И… — до меня вдруг доходит, — здесь же Тимур на картине.
— Он тоже из меняющих мир, — пожимает девушка плечами, — Художник. Но он лишь Спутник. Он будет помогать тебе там, где ты не будешь справляться.
Смотрю на гобелен еще раз. У нарисованного меня тонкая шея и не очень широкие плечи. Рядом с Тимуром я кажусь себе совсем мальчишкой.
— Почему на картине я здоров? Ведь я же…
Старик усмехается.
— Калека? — спрашивает он, — Ты такой, каким себя считаешь. Сможешь полететь, станешь таким, — он указывает на картину, — Будешь бояться, останешься прежним. Но и мир вокруг будет меняться только к худшему.
Я хочу прокричать, что я никогда не стану таким, как на гобелене. Хочу, но что-то внутри останавливает.
— Тебе придет письмо, — доносится в дымке полудремы голос старика.
Я просыпаюсь среди ночи в чужом доме и спрашиваю в темноту:
— Что теперь делать?
Тимур приезжает рано, до десяти. Я вожусь на кухне, мою чашку после завтрака, когда он входит и садится за стол.
— Ты его видел сегодня? Этот сон? — спрашивает он сходу. Я пытаюсь одновременно поставить чашку и развернуться на костылях. Не получается. Чашка падает на пол. Я зажмуриваюсь, предчувствуя звон, но она только откатывается в сторонку. Тимур подхватывает ее и с интересом изучает, — Ух ты, даже трещины нет. Это моя любимая чашка, если что, ее бить необязательно.
Краснею. Я никогда не думал, что у людей есть любимые чашки.
Тимур внимательно на меня смотрит.
— Так ты сон видел, да?
Качаю головой. Задаю дурацкий вопрос.
— А ты?
— И я видел. Два года не видел, а тут вдруг увидел. Гобелен был?
— Что?
— Гобелен, — нетерпеливо ерзает Тимур, — Настенный ковер ручной работы с какой-нибудь картиной. Вид декоративного искусства. Ну, штука такая, на стене висела.
Я знаю, что такое гобелен. Узнал вчера во сне.
— Был.
— Себя видел?
Дергаю подбородком. Еще бы.
— Старик сказал, что мы сможем летать, — продолжает Тимур, и я понимаю, что он видел другой, только свой сон, — Что ты сможешь встать на ноги.
— Это всего лишь сон, — говорю я. Тимур очень серьезно меня оглядывает.
— Один сон на двоих? Кир, я не верю в совпадения. Ты и сам вчера говорил, что был в том замке. И я тебе верю.
Людей не исправишь. Валеркина мать не бросит пить, а отчим Рыжей не поймет что за гнусность он совершил. Мать Леськи-скрипачки не перестанет сходить с ума. В зале этой квартиры больше никогда не прозвучит смех родителей Тимура. А я не расстанусь с костылями.
— Зачем это тебе? — спрашиваю я.
Тимур не врет мне насчет света и добра. Серые глаза становятся ледяными.
— Я найду того ублюдка на "Паджеро", — говорит он, — И уничтожу. Мне надо летать.
Он хочет убить. Я хочу ходить. Не очень-то мы похожи на спасителей мира.
Раздается звонок в дверь. Тимур срывается с места и приходит через минуту, держа в руках что-то белое.
— Почтальон приходил, — говорит он, протягивая мне конверт, — Заказное.
