Девушка испуганно повернулась и посмотрела в глаза матери. Левату усмехнулась:
— Жаль, ты лишена многих чувств. Если сможешь испытать их, станешь человеком, в каком-то смысле.
Сташи мгновенно заинтересовалась:
— О чем ты?
— Это не гнев или ненависть, они доступны роду и так. Возможно сожаление или любовь, но что говорить о том…Отец считает тебя особенной. Для него появление в клане ребенка долгожданное событие.
— Как это?
— Никак, — отрубила Левату, — о том расскажет отец, когда сочтет нужным.
— Мам, а почему ты не расскажешь?
Левату покачала головой. Увидела упрямство на лице дочери и добавила:
— Сташи, не все можно получить, просто пожелав иметь. Ты умна, но нетерпелива. Умей смирять желания. Важно понимать разницу между сиюминутными чувствами и возможностями.
— Не могу, злюсь! — Капризно фыркнула девушка и скривилась. Из-под верхней губы полезли длинные резцы. Мать не колеблясь, влепила ей пощечину. Взвизгнув, Сташи начала меняться быстрее. Но Левату, нисколько не испугавшись, снова шлепнула дочь по щеке.
— Не смей быть зверенышем! Помни все время, что можешь контролировать себя.
Лицо девушки вновь стало нежным, а кожа ровной и гладкой. Она надула губы, словно собиралась расплакаться и виновато спросила.
— Что я сделала?
Левату потянулась к ней и обняла. Поглаживая по волосам, тихонько зашептала:
— Кто виноват? Никто не виноват. Ты хорошая девочка, Сташи. Правда, не разумная временами. Это огорчает меня, — девушка слушала, уткнувшись носом в шею матери, и размышляла, как удобнее вонзить зубы. А Левату все говорила, — Вампиры живут подобно зверям. У тебя есть сила воли, чтобы прожить лучше. Дорога ведь будет очень долгой. Только зная, что мой ребенок в безопасности, я смогу спокойно завершить свой путь.
Почувствовав смятение, Сташи отстранилась от матери. Она знала, что срок жизни Левату не сравним с ее, но никогда не придавала этому значения. А сейчас почему-то задумалась.
— Не понимаю, мама. Иногда, думаю, ты нарочно унижаешь меня. А сегодня чувствую ласку в голосе. А грубость… попытка защитить? Спасти отчего-то? Я птица, которая боится света. Во мне мало жизни, глаза не имеют цвета, тело — души. Чудовище? Солнце враг, люди тоже. Но и ставшие не семья. Гнездо объединяет наши ложа, но не нас. Что я такое? Никто не скажет.
— Дитя. Мое дитя, — с необычайной для нее нежностью произнесла Левату. Она видела, или казалось, что видит, что-то очень важное. Девушка обняла мать и пошла к двери. На пороге обернулась:
— Мне хотелось бы знать, что такое душа.
— Иди к своим, — печально ответила женщина и через силу улыбнулась.
— Я люблю тебя, мам, — произнесла привычную фразу Сташи и растворилась в темноте, не дожидаясь ответа. Его и не будет. Она знала.
Ночь. Тело потное, непослушное. Дрожь по позвоночнику. По всему телу. Капли пота стекают по вискам. Не холод. Страх. Он цепляет на шею шелковые нити и душит. Липкие пальцы скользят по лицу. Он жадно глотает воздух. Сердце стучит громко. Слишком. Его биение надо умерить, чтобы они не услышали, не почуяли. Вдох за вздохом. Да, твари стали беспечны, но цена малейшей ошибки — смерть.
Он напряженно вглядывался в темноту. О, если удастся доказать, что чудовища прячутся здесь, в его городе. Что реальны и существуют также как и жертвы, чьи тела находят по утрам в постелях или на улицах. Страх терзал его, тошнотворным ужасом подкатывая к горлу. Но, если честно, не только это. Еще и любопытство, и сладкая истома гордости. Да. Он будет первым, кто покажет на деле, предоставит настоящие и неоспоримые доказательства. Как же холодно сегодня…
Скрип двери. Дикий ужас, накатывающий одуряющей волной. Высокая тень на пороге. Шелест крыльев. Тишина. Торопливо прочитанные молитвы. Шепот: 'Ты был прав'.
Твари уже в ловушке, хотя еще не знают о том. Дрожь предвкушения по позвоночнику.
Сташи не вернулась в гнездо в ту ночь. Старый, полуразрушенный замок на покатой горе неподходящее место для размышлений. А подумать хотелось. Девушка вернулась в овраг, где однажды уже отлеживалась, и залезла в старое дерево. Глубокое дупло служило отличным укрытием от света, но на всякий случай, она закрыла отверстие еще и ветками. Разговоры с матерью вызывали слишком много мыслей. Выбивали Сташи из размеренного ритма существования, и пробуждали темные стороны натуры. Хотелось разорвать кого-нибудь в клочки. От беспомощности. Это пугало, но и будоражило. Заставляло разум метаться в поисках ответа, злило и заинтересовывало. Только в одиночестве можно разобраться толком в том, что происходит.
Она плохо понимала смысл, вкладываемый Левату в слова, но тяга к матери была непреодолима. Эти странные ощущения, меняющие восприятие мира Сташи, очень медленно откладывались в сознании, превращаясь в подобие чувств и реакций.
С отцом разговаривать куда проще. Но девушку привлекало человеческое. Любой из клана, кроме отца, смеялся бы над ней, умей он хоть сколько-нибудь связно мыслить. Но они непомнящие и им недоступны даже такие простые эмоции, только подражание.
Сташи лежала на листьях, вдыхая горьковатый, отдающий сыростью запах и думала над словами матери. Говоря о любви, Левату начинала с силы и красоты чувства, но заканчивала пустотой и горечью. Сташи не могла понять, что хорошего может быть в том, что причиняет такую боль. Старшие брат и сестра рано остались без отца. Но разве были они обделены лаской и заботой матери? Девушка задала себе вопрос, хотя ответ на него ее не интересовал. С единоутробными родственниками она практически не общалась. Сколько помнила, ее безумно боялись. Играть, да и разговаривать лишний раз не хотели. Позже, Сташи вспоминала обезумевшие лица, стеклянные глаза и кукольную безвольную покорность жертв. Интересно, но непонятно. В человеческой шкуре она себя представить не могла. В размышлениях остаток ночи прошел совсем незаметно. Когда окончательно рассвело, девушка уснула, свернувшись калачиком.
Проснулась от крика, звенящего в голове. Животный страх захлестнул с такой силой, что Сташи ощутила дурноту, как от плохой крови. Каждая клеточка тела взвыла — беги, а затем тело скрутило судорогой, пронзившей от затылка по позвоночнику. Девушка забилась в угол, чуя опасность, но не видя. Закрыла голову руками и начала тихо ныть. Вокруг по-прежнему стояла тишина, ни намека на опасность, но вампирку обуял такой ужас, словно происходило нечто страшное, невозможное. Когда это кончилось, сил хватило лишь на то, чтобы подтянуть колени к груди и уснуть пустым и долгим сном.
