— Вот это вряд ли, — фыркнула я. — Настолько я еще не свихнулась. А у тебя как дела с монографией?
Меня в очередной раз охватило ощущение полной нереальности происходящего. Как будто это не мы с Давлетьяровым сидим сейчас в полутемном кабинете и очень мирно обсуждаем текущие дела, а какие-то совсем посторонние люди. Почему-то очень хотелось завизжать или хотя бы грохнуть об пол тяжелую керамическую пепельницу, что стояла у Игоря на столе.
— Заканчиваю, — коротко ответил Игорь, и снова повисло молчание.
Пора было уходить, скоро должен звонить Сашка, а я оставила мобильник дома, я его в библиотеку никогда не беру. Но все как-то не получалось, не могла же я встать и молча выйти?
— Игорь, слушай, а это вообще ты? — спросила вдруг я неожиданно для себя самой.
— А что, не похож? — деланно изумился он.
— Не похож, — ответила я чистую правду. — Тебя точно не подменили?
— Что конкретно тебя смущает? — вопросом на вопрос ответил он.
— За последние полчаса ты на меня ни разу не наорал, хотя поводов я тебе дала предостаточно, — честно ответила я. — И даже вспылил всего раза два. Я тебя не узнаю.
— Может быть, я аутотренингом занимаюсь, Чернова. — Он улыбался, но в глазах царил арктический холод. Нет, что-то все-таки не так.
— Да конечно, — фыркнула я. Пойду-ка я поздорову. — Ладно, пойду я, поздно уже.
— Сядь, Чернова. — А вот сейчас это был тот Давлетьяров, которого я помнила. — Мы не договорили.
— Вроде бы мы уже все обсудили, — заметила я. — Что ты еще от меня хочешь?
— От тебя — ничего. — Игорь смотрел на меня в упор, и мне померещилось в его взгляде что-то настолько непривычное, что мне стало не по себе. — Выслушай меня, не перебивая, будь добра.
— Хорошо, — пожала я плечами. Его даже и захочешь перебить — не станешь, себе дороже.
— Я хочу, чтобы ты знала одно, — медленно произнес Игорь.
— Раньше ты хотел, чтобы я знала много, — не удержалась я.
— Я, кажется, просил не перебивать? — Игорь смерил меня долгим взглядом, убедился, что я все осознала, потом продолжил, и мне почему-то показалось, что эти слова даются ему нелегко. — Так вот, Чернова, я хочу, чтобы ты знала — я тебе не враг.
Мне показалось, что я ослышалась.
— Я тебе не враг, — повторил Давлетьяров уже без усилия. — Хотя, без сомнения, ты уверена в обратном.
— С чего ты… — начала было я, но договорить он мне не дал.
— Чернова, я достаточно хорошо тебя знаю, — произнес Игорь. — Так что не отрицай очевидного. Ты бы видела себя в зеркале в тот момент, когда смотришь на меня!
"Да, Чернова, видимо, тебя и впрямь основательно перекашивало, особенно поначалу, — сказала я себе. — Если уж даже Игорь заметил, а он на выражение твоей физиономии никогда особого внимания не обращал!"
— Я хорошо помню, чем я тебе обязан. — Игорь остановился напротив меня. — И никакие… хм… прискорбные эпизоды нашей с тобой биографии этого не изменят. Я понятно выражаюсь?
Я понимала. Речь сейчас шла не о монографии, не о чем-то таком, чтобы можно было начать бить себя в грудь и кричать, что, мол, я тоже тебе обязана дипломом, да вообще наукой. Нет, Игорь говорил о своих восстановленных способностях, и в таком тоне, что…
— А я не хочу, чтобы ты был мне чем-то обязан! — с тихой яростью произнесла я. Да я вообще не хотела, чтобы нас что-то связывало!
— Позволь это решать мне самому, — оборвал Игорь.
Я промолчала. Какого черта? Я ведь надеялась, что мне больше никогда не придется иметь с ним дела, если только по работе, но тут уж никуда не деться… К чему эти разговоры? Что ему вообще от меня надо?
А с другой стороны… Это не так уж мало — знать, что этот человек тебе не враг. Потому что если у тебя такой враг, то лучше сразу выкопать себе могилку и принять цианистый калий, чтобы не мучиться, поскольку безболезненно он тебя не прикончит, а сперва как следует помучит. Не буду отрицать, мне все время не давал покоя этот вопрос: что думает обо мне Игорь, сильно ли зол на меня, и если да, то во что это может вылиться?
Нет, не может быть, чтобы он ничуть не меня не злился… С другой стороны, уже почти год прошел, он должен был слегка остыть. Сейчас Игорь вроде бы не лгал, да он и вообще на моей памяти редко опускался до такого. Но с какой стати ему именно сейчас идти на мировую? Ему, первому! Даже если ему что-то от меня нужно, что очень сомнительно… Да я поклясться могла, что это невозможно, скорее небо на землю рухнет!
"Ну, скажи уже что-нибудь, Чернова, — подбодрила я себя. — А еще лучше заплачь и убеги, это будет неожиданно, совершенно не в твоем духе и обескуражит противника."
А если серьезно… Да какая разница, с чего Игоря так переклинило, может, головой ударился, это у него слабое место, я давно знала! До мелкой подлости он не опустится, это я могу сказать наверняка, и устраивать хитроумных ловушек тоже не будет, не в его стиле. Так что думать о том, что он ждет, пока я расслаблюсь, чтобы ударить побольнее, просто глупо. Другое дело, что он никогда ничего не делает просто так, значит, и сейчас у него есть какая-то недоступная мне мысль, и не факт, что альтруистическая.
Но и портить с ним отношения снова, особенно сейчас, когда меня, того и гляди, обвинят в убийстве, которого я не совершала… Так, стоп, я что, снова собираюсь за него спрятаться? "Нет, — подумав, сказала я себе. — Прятки за широкую мужскую спину — это у нас пройденный этап. Теперь это у нас называется "крепкие тылы". Ну что, Чернова, поверим ему на слово или как?"
— Так что, Чернова, — произнес Игорь, явно устав ждать, пока я решусь что-нибудь сказать, — Мир?
— Да мы вроде и не ссорились… — улыбнулась я, решительно пожав протянутую руку.
Небо рушиться не спешило.
Если бы не постоянные вызовы на допросы, можно было бы подумать, что ровным счетом ничего не произошло. На кафедре старались лишний раз не заговаривать ни о Градовой, ни о следствии, и, что больше всего меня радовало, о том, что могло убитую связывать со мной или Давлетьяровым.
Теперь нас поочередно вызывали к следователю. Если честно, мне опостылело отвечать на одни и те же вопросы, хорошо еще, следователь, в отличие от Селезнева, был весьма вежлив, на меня не давил и не считал априори виновной. Кажется, этот прием называется "добрый и злой полицейский", ну так вот Селезнев был злым, а следователь Шамонин — добрым.
В этот день я явилась, как было велено, в половине второго дня, в коридоре перед кабинетом Шамонина никого не было, зато изнутри доносились голоса. Слов я разобрать не могла, несмотря на то, что дверь была чуточку приоткрыта, зато тон беседы не оставлял сомнений: нашла коса на камень. Шамонин, я уже поняла, в отличие от Селезнева не брал нахрапом, рассчитывая на растерянность допрашиваемого, он просто вцеплялся в собеседника и методично, по каплям выдавливал из него необходимые сведения. Меня, правда, любым способом выбить из колеи было сложновато, продолжительное общение с Давлетьяровым кого угодно либо быстро доведет до психушки, либо научит долготерпению. Так вот, судя по всему, сейчас у Шамонина находился некто, не только не поддающийся его приемам, но и осмеливающийся возражать. Спрашивается, кто из наших сотрудников на такое способен, если, конечно, это действительно кто-то из ГМУ, а не свидетель по другому делу? Тут и гадать не надо, жалко только, что мне ровным счетом ничего не слышно…
