«В сем свитке содержится тэнгу-сё[58], в том числе знание Девятисложного меча и Парящих драконов…»
Усивака развернул лист пошире и увидел перечень множества фехтовальных приемов, которым его обучали: «Двойной туман» и «Меч пустоты», «Садовый фонарь» и «Танцующая обезьяна», «Пляска тэнгу» и «Молния». Когда он еще чуть сильнее развернул свиток, оттуда выпорхнул квадратик рисовой бумаги. Усивака поднял его. Вот что там было написано:
«1. Берегись общества дураков.
2. Слушайся сердца.
3. Ищи способ обойти неприятности — он есть всегда.
4. Брось читать это! Жизнь не ждет».
Усивака рассмеялся, сунул свиток в футляр и поспешил навстречу жизни.
Прошло семь дней после пожара. Го-Сиракава ждал к себе в То-Сандзё инока Сайко — для беседы с глазу на глаз. Город изнывал от летнего зноя, и государю-иноку приходилось неистово махать веером, чтобы согнать с лица испарину. Однако каждый взмах вновь и вновь приносил запах гари. Это напомнило государю-иноку похороны сына, юного императора Рокудзё, который скончался в минувшем году, погубленный болезнью на тринадцатом году жизни. «Сначала Нидзё, потом Рокудзё. За какие грехи в прошлой жизни я должен смотреть, как мои сыновья поднимаются к славе и гаснут во цвете лет?»
Еще Го-Сиракаве вспомнился злой морок, который ему привиделся в Рокухаре. «А что, если пожар — дело рук Тайра? — ум-ствовач он. — Хотя какая им в том выгода? Способен ли Киёмори на такое лиходейство? Однако вижу я, Рокухара стоит невредима, как и его новый дом, Нисихатидзё. Одно это уже наводит на размышления».
Слуга у порога приемного покоя объявил:
— Ваш советник Сайко прибыл, владыка.
— Пусть войдет.
Высохший, сгорбленный монашек вошел и опустился на подушку чуть ближе, нежели полагалось по правилам. Поклонившись, он не коснулся лбом пола, как почтительный гость. Даже улыбка на лице Сайко выглядела двусмысленной — не то признак внутреннего покоя, не то вопиющего самодовольства. Го-Сиракава беспокойно заерзал.
— Благодарствую, владыка, за то, что уделили мне время. Уверен, вы останетесь довольны.
— Я часто хвалил тебя за проницательность. Итак, что теперь посоветуешь?
— Вы просили разузнать для вас, кто мог устроить этот смертоносный пожар, владыка.
— Да, и?..
Сайко придвинулся.
— Мои осведомители подозревают работу монахов Энрякудзи, которыми руководил преподобный Мэйун.
— Настоятель Мэйун? — опешил Го-Сиракава. — Да ведь это самый тихий и знающий старец! Именно он принима! мой обет послушания и обучал юного Такакуру Лотосовой сутре!
— Так-то оно так, только его монахам нанесли поражение, когда те вышли к воротам стыдить вашего сына. Многие были убиты. Что еще хуже, великое святотатство было сотворено со священными ковчегами: защитники ворот истыкали их стрелами. Мудрено ли, что Энрякудзи возжелал отмщения?
— Что ж. Если так посмотреть, твои слова не лишены смысла. А я было подумал, что в поджоге замешаны Тайра.
— Ну-у, — начал Сайко с напускной небрежностью, — Мэйун ведь руководил постригом Киёмори. А Тайра часто ищут у него духовного наставления.
— Что ж, — повторил Го-Сиракава. — Значит, связь между ними и впрямь существует?
Сайко дернул плечом и отвел глаза.
— Разумеется, это лишь пустые домыслы.
— Опасность слишком велика, — сказал Го-Сиракава. — Я знал, что монахи порой устраивают поджоги, но до сих пор они ограничивались монастырями-соперниками. Чтобы Тайра получили такую грозную мощь в свое распоряжение… нет, не бывать тому!
Го-Сиракава напряженно думал. За последние семь лет его влияние в правительстве еще более окрепло. Император Така-кура ни шагу не делал без одобрения государя-инока. Государственный совет, как и прежде, обращался к нему перед принятием важных решений. «И уж конечно, они не станут возражать, если я покараю тех, кто осмелился напасть на дворец». Пришло время сделать смелый ход — напомнить Тайра, что и на них в Хэйан-Кё найдется управа.
— Сайко, собери остальных советников. Я потребую от совета лишить настоятеля Мэйуна сана и отправить в домашнее заточение без права пользования водой, до тех пор пока не будет определено место ссылки. Сделаем так в назидание Тайра, чтобы знали, как смущать святые обители.
Сайко осклабился и снова согнулся в поклоне:
— Будет исполнено, владыка. Истинно ваша мудрость не знает границ. — Он встал и просеменил за дверь.
«Так ли уж я мудр? — задумался Го-Сиракава. — Что, если я опоздал и распад неминуем?» Он крикнул:
— Сайко!
В дверях показалась голова монаха.
— Звали, владыка?
— Как у Наритики дела с нашим… предприятием?
— Все идет хорошо.
— Будь добр, попроси его поторопиться. Может статься, скоро нам потребуется полная готовность.
— Непременно, владыка. — Голова Сайко исчезла, в коридоре послышался перестук удаляющихся шагов.
Две недели спустя, поздним вечером, господин Киёмори сидел в своем особняке Нисихатидзё, предаваясь раздумьям. К счастью, он и его семья вовремя обзавелись новой усадьбой, куда и переехали после великого пожара. Ками — покровитель Тайра уберег Рокухару от огня, однако жить в главном поместье стало невозможно — все там пропахло гарью и было усыпано пеплом. Зато пожар напомнил Киёмори об опасностях жизни в столице, и теперь он размышлял над набросками, сделанными его зодчими, — чертежами нового, еще более роскошного поместья за чертой Хэйан-Кё.
Когда строилась Рокухара, на западном берегу реки Камо дома стояли редко. Теперь их стало больше. А там, где много домов, выше опасность пожара, больше закутков для соглядатаев и наемных убийц, тогда как дружинам Тайра остается меньше места для маневров.
Кроме того, сам Хэйан-Кё стал менее привлекателен для жилья. В годы юности Киёмори столица была городом невообразимой красоты и изящества, посещая который, путник точно переносился на остров Цветочных фей. Окунуться в это средоточие жизни, где принимались все сколько-нибудь значимые решения и жили все видные люди, было сущим праздником.
А теперь в подворотнях шныряло отребье, от которого никому не было спасения, включая Тайра. Лавки закрывались рано даже летом, каждого незнакомца хозяева оглядывали с подозрением. На улицах стало не протолкнуться — вельможи путешествовали только в сопровождении отряда воинов, то и дело завязывались вооруженные стычки, когда один отказывался пропускать другого. Пиршества в палатах вельмож проходили под строжайшей охраной, и даже развлечения, утратив прежнюю прелесть невинных забав, уже не радовали душу.
